Перестройка 2.0

Чтобы потом уже не терять времени, он решил сразу отметиться в управлении КГБ СССР по Чувашской республике. Взял такси на вокзале, благо деньги есть — выплатили сержантское жалование за все годы, и назвал адрес: улица Карла Маркса, 43. Таксист, глядя на него, всю дорогу пытался приставать с вопросами, на которые Володя отвечал односложно и невпопад. И таксист, в конце концов, отстал. А он смотрел на знакомые с детства улицы, которые уже и не надеялся никогда больше увидеть. Слезы текли по его щекам, а он их даже не замечал. Лишь когда удивился тому, что стал видеть хуже, все как-то смазалось перед глазами, поднял руку и, проведя ладонью по мокрым глазам, понял, что плачет. Стыдливо покосился на водителя, и неловко достав из кармана носовой платок, вытер соленую влагу.

В Управлении встал на учет у капитана, удивленного рассматривающего его документы и откровенно пялившегося на награды, но так ничего и не спросившего (не принято в этом заведении коллег расспрашивать, где они были и за что их наградили), лишь предупредившего на прощание:

— Перед отъездом не забудь отметиться.

И вот он подходит к своему дому — хрущевской пятиэтажке, вспоминая, как радовались родители полученной квартире. Он тогда был классе в третьем, и очень гордился тем, что теперь у него будет своя комната! Старшина Васильев осмотрел старый двор, где на их лавочке сидели уже новые, подросшие пацаны, которые были совсем сопляками шесть лет назад, когда его всем двором провожали в армию, и направился прямо к подъезду. Сегодня суббота и родители должны были быть дома. У подъезда на лавочке, как и положено, сидели бабушки, с которыми он вежливо поздоровался. Они ответили, внимательно рассматривая его, но, кажется, так и не узнали. Да и как узнать в этом седом, худощавом солдате соседского парнишку Вовку Васильева?

Он постоял перед дверью родительской квартиры, не решаясь нажать на звонок и прислушиваясь к доносящимся звукам работающего телевизора. Там, где он сейчас служил, существовала такая секретность, что родители до сих пор ничего о нем не знали. Для них он так и был пропавшим без вести, как им сказали в военкомате еще пять лет назад. И сейчас он подумал, что зря не позвонил заранее отцу на работу, чтобы он маму подготовил к такому сюрпризу. Ведь, говорят, случается, что и от радости сердце не выдерживает. А у нее сердце всегда было слабым. Но теперь уже отступать поздно. Наконец, решившись, он вдавил кнопку и услышал такое знакомое дребезжание.

За дверью послышались шаги, щелкнул замок и дверь открылась. В первое мгновение в этой постаревшей женщине он не узнал маму, которой еще не исполнилось и пятидесяти лет. Но потом сердце его сжалось, и он тихо произнес:

— Мама…

Женщина нахмурилась, как-то нерешительно повела головой, внимательно вгляделась в его лицо и вдруг стала молча падать. Он быстро шагнул вперед и подхватил ее, такую легкую, почти невесомую. И стоял в отчаянии, не зная, что делать.

Из комнаты выглянул отец, и Володя крикнул ему:

— Папа, помоги, с мамой плохо!

Отец сделал несколько шагов:

— Ты кто тако…, ох… Вовка? — мелькнуло узнавание в его глазах.

В этот момент мама открыла глаза и тихо спросила:

— Вова?

— Мама, папа, да я это, я — живой и здоровый!

Потом он сидел на диване в обнимку с ревущей в голос матерью и смотрел на бегающего туда-сюда отца, не знающего, что предпринять и только повторявшего без конца:

— Да что же это, да как же так, мы же уже с матерью тебя в церкви отпели!

На что Володя, улыбаясь, бодрым голосом отвечал:

— Так это же хорошо! Значит, долго жить буду!

В общем, не спали с родителями почти до утра. Рассказал им многое, кроме самых жутких моментов. Ни к чему им это знать. Мать и так чуть в обморок не падала. Рассказал о том, как они подняли восстание, вот только конец этой истории в его рассказе был другой. Не было никакого Егора Николаевича, не было телепортации и прочих чудес. А просто подошли наши войска и всех освободили. А он потом лежал в госпитале, где ему и предложили заключить контракт и поступить в войска охраны Кремля, где сейчас очень хорошо, спокойно, тепло и сытно. И совершенно никакой опасности. А сообщить о себе раньше, ну никак не мог! А что вы хотели? Они же все такую подписку о неразглашении всего-всего дали, что попробуй только лишнее слово скажи! Спасибо, что хоть отпуск дали.

Мама, конечно, переживала. Говорила, что надо бы демобилизоваться и поступить учиться. "Ну, так она просто не знает, что ожидает нашу страну в скором времени", — думал он. И это правильно, пусть и дальше не знает. Дай Бог, этого не допустят их начальники. С Вовкиной, конечно, помощью.

Отец смотрел на его награды, на звезду героя и качал головой: вот это дал сынок! Не посрамил отца! Но когда его взгляд падал на шрам через все лицо и на седую голову сына, глаза его нехорошо прищуривались. Как будто он прямо сейчас собирался отправиться мстить за сына.

Мама же просто тихо плакала, гладя сына по седым волосам и целуя тонкий, загорелый, как и все лицо шрам.