Перестройка 2.0

Я опять сделал ударение на "КГБ", пусть помнит, против какой организации он решил пойти. Может, изменит свое решение? Хотя, вряд ли, видимо, он все поставил на одну сторону. Или нет? Может быть, он и правда хочет честно выполнить данное ему поручение? Такое ведь тоже не исключено. А человек он, явно, очень умный. Может, все же не стоит сразу наезжать на него?

Кстати, следователь он и впрямь первоклассный, коли сумел выйти на меня. А такие люди нам очень нужны. Все эти соображения пронеслись в моей голове в одно мгновение. А Немирович уже отвечал на мой выпад:

— Егор Николаевич, я представляю официальные органы советской милиции. Вы как офицер и гражданин просто обязаны ответить на мои вопросы.

— Хорошо, — у меня возник новый план, поэтому я сменил тон, сделав вид, что сдался, — я готов ответить на ваши вопросы, но с одним условием: мы будем говорить один на один и без протокола. Дело в том, что речь пойдет о государственных секретах высшей важности. Сразу скажу — зря вы в это дело вообще ввязались, но если уж так вышло, деваться некуда.

Немирович пожал плечами и, взглянув на Старостина, извиняющимся тоном произнес:

— Григорич, выйди.

Тот, сверля меня взглядом, нажал на кнопку звонка, поднялся и вышел в открывшуюся дверь.

А я смотрел на Немировича и думал о том, сразу мне начать внушение или послушать, что он будет спрашивать? Решил, что сначала послушаю, но потом передумал: а смысл? Он мне потом и сам всё расскажет. Поэтому я мысленным усилием вывернул колесико гипноза на полную мощность и, поймав его взгляд, задал вопрос:

— Николай Вениаминович, есть ли здесь прослушка?

— Нет, — механически ответил тот, предварительно быстро моргнув и застыв взглядом.

Ну и правда, откуда ей в это время взяться в обычном районном КПЗ? Ее и в начале 21-го века, думаю, здесь не будет.

— Слушайте и запоминайте, — продолжил я, — сегодня вечером, оставшись один, вы позвоните по следующему номеру (я назвал номер Путина) и сообщите о том, где я нахожусь, а так же ответите на все заданные вопросы. Это прямой номер Председателя КГБ. Вам ясно?

— Так точно.

— Повторите.

Он без запинки повторил задание и номер телефона. В этом состоянии они всё запоминают намертво.

— Сейчас вы забудете все, что я вам сказал и вспомните лишь тогда, когда вечером останетесь один. При этом вы будете считать, что вы сами нашли этот телефон через каких-то знакомых и что решение позвонить было плодом ваших многодневных раздумий, так сказать — выстраданным вами решением. Понятно?

— Да.

В этот момент я услышал шум открывающейся входной двери и быстро сказал:

— На счет "три" вы все забываете, чтобы вспомнить вечером. Раз, два, три!

Он опять моргнул и взгляд его прояснился. И тут постучали в дверь. Оказывается, принесли мне пищу. После того, как дверь снова закрыли и заперли, я вновь ввел подполковника в гипноз, а вернее, как меня все время поправляет Ольга — в состояние измененного сознания, имеющее очень небольшое отношение к гипнозу, — и попросил рассказать о себе и о том деле, которое он сейчас ведет. Когда услышал его историю и оценил ход его умозаключений, то понял, что сделал правильный выбор: нам такие люди очень нужны.

Доев, и дослушав историю его расследования, выведшего на меня, я велел ему забыть о том, что он мне только что всё рассказал и считать, что мы разговаривали по его плану. Вот только я так ничего и не сказал, пытался его запугать, и поэтому он решил, что меня надо денек промариновать в камере, чтобы я немного одумался и понял, что со мной не шутят. Этого достаточно, все необходимые детали его мозг дополнит сам.

После традиционного счета "Три!", он вернулся в нормальное состояние, и устало поглядев на меня, сказал:

— Ну, что же, Соколов, не хотите говорить по-хорошему, будем по-другому. — И нажал кнопку вызова под столом.

Дверь открылась, и вошел Старостин:

— Ну, как у вас тут дела?

— Да никак. Не желает старший лейтенант сотрудничать со следствием. Пугает.

— Ну, надо же, — делано удивился Старостин, — никакой сознательности. А еще орденоносец!

Я молча наблюдал за этой комедией.

— Я вот что подумал, Михаил Григорьевич, — продолжил Немирович, — а оставим-ка его пока в камере здешней пожить. Говорят, сильно мозги прочищает!

— А что, тоже идея! Пусть сидит. Что у нас, других дел нет, чтобы на него время терять?

И он крикнул:

— Сержант, открывай!

Дверь открыл рыжий с веснушками, здоровенный с виду сержант милиции.

— Давай, определяй его в камеру! — распорядился Немирович.

— Товарищ подполковник, свободных камер нет, все забиты!

Немирович растерянно посмотрел на Старостина.

— Да это неважно, сажай в общую, невелика птица, — хмыкнул Старостин.

— Вы собираетесь посадить офицера КГБ в одну камеру с урками? — показательно возмутился я, — не имеете права!

— А у тебя здесь нет никаких прав. Вообще нет, понял? — попытался просверлить меня взглядом Старостин. — Все права у меня.

На что я промолчал, в конце концов, мне было это без разницы. Вместо меня ответил сержант:

— Понял, — вздохнул он, — а оформлять его как?

— Пока никак, под мою ответственность, — ответил Немирович.