Перешагни бездну

— Наше выступление на Аму-Дарье сейчас было бы как никогда своевременно. Красная Армия скована на китайской границе, и на помощь Туркестану они не могут перебросить ни одного эскадрона, ни одного полка.

Все сразу загомонили. Доносились отдельные слова, обрывки фраз: «На Амуре обстрелян пароход „Карл Либкнехт“», «Артиллерийский налет на русское селение», «Китайские аэропланы корректируют стрельбу орудий», «Конный рейд белых офицеров», «Банды хунхузов в Уссурийском крае. Есть убитые», «Арест тридцати семи советских граждан в Харбине», «Вторжение через границу двухсот пехотинцев». «О, да это война», «Нападение на заставы», «Десант в устье Сунгари». «Пытки и казни служащих Китайско-Восточной железной дороги», «Убийства, взрывы, устраивают крушения, остановка движения», «Война отвлечет от Запада». «Правительство Великобритании изъявило готовность поддержать акции китайцев. Франция и Америка поддерживают нас»…

В гомоне выделялся громкий голос генерала. Пир Карам-шах едва успевал вставлять слово или задать вопрос. Шум в гостиной нарастал. Временами слышалось хихиканье мистера Эбенезера. Ликер, как всегда, действовал на него размораживающе.

Кто-то острил. Кто-то снова бубнил о войне.

Мисс Гвендолен появилась в столовой в сопровождении доктора Бадмы, и девочки затрепетали под ее небесным, голубым взглядом. Моника едва не задохнулась.

— Что с вами, мисс? — высокомерно бросила Гвендолен. — Вы больны? Доктор, будьте добры, посмотрите моих девочек. Не конфузьтесь. Это доктор. Моника, покажите свои руки. Расстегните блузки! Да не краснейте так, Моника. Когда, наконец, вы научитесь держать себя в рамках?

Почтительно поклонившись, Бадма сказал:

— Нет никаких оснований для беспокойства. Девушка совершенно здорова.

— Но… — жестко проговорила Гвендолен. — Что ж, если она оказалась бы больной, мы отправили бы ее не во дворец, а в лепрозорий.

Возмущенно доктор Бадма пожал плечами. Глядя пристально в глаза Моники, полные слез, он властно сказал:

— Нет абсолютно никаких оснований для беспокойства. И к тому же, — усмехнулся он, — у нас есть все лекарства, чтобы вы, Моника, не беспокоились, когда вас пользует такой врач, как я…

Он ушел, провожаемый мисс Гвендолен, оставив Монику в полном смятении.

ХАУЗ МИЛОСТИ

В шкуре каждого низкого духом таится раб.

Рашид-ад-Дин

Вообразил ты, что червей топчешь ногами, а сам червяком копошишься в глине.

Камил Абдаллах

На Джалалабадской дороге всегда тесно. Бредут нескончаемой вереницей верблюды, серо-желтые, похожие на придорожные холмы. Размеренно шагают кочевники, в тюрбанах столь же белых, как снежные вершины гор. Семенят точеными копытцами ослы, снисходительно таща на себе патанских мамаш с их многочисленными чадами. Сквозь толчею пешеходов пробираются автомобили, отчаянно гудя клаксонами и вызывая ярость скачущих на гладких, с шелковистым отливом конях надменных всадников, очевидно, вождей племени или вельмож.

А тут еще в дорожную сутолоку вламывается с режущими пронзительными звуками карнаев и сурнаев толпа неистовых, нищенски одетых дервишей, прыгающих, кривляющихся, трясущихся, вопящих…

Теснясь, они облепили мотающийся вверх-вниз и во все стороны золототканой бухарской парчи тахтараван, подобие пышного индийского паланкина. Громоздкий тахтараван тяжел. Колышется он на плечах обнаженных до пояса силачей. Им трудно, пот льется по лбу и щекам. Толпа напирает, носильщики изрыгают проклятия и еще умудряются ловко пнуть ногой замешкавшегося оборванца.

Тогда тахтараван нелепо подпрыгивает над головами людей и из-за задернутых парчовых занавесок раздается гортанный возглас: «Избавит… бог от беды… нас!» И все нищие, прокаженные, ободранцы, встречные кочевники, просто прохожие подхватывают святые слова и, воздев руки к синеве неба, молитвенно проводят по щекам и бородам ладонями.

В парчовом тахтараване несут обездоленного царственного изгнанника, волею пророка Мухаммеда скитальца и божьего путешественника к святым местам. Сочувствуют и соболезнуют бывшему властителю, еще не поняв толком, что и к чему, проходящие важно и гордо кочевники — верблюжатники. А огненноглазые красавицы-пуштунки, ритмично встряхиваемые своими осликами, расчувствовавшись, тихонько пускают слезу и принимаются шлепать облепивших их гроздьями своих сынков и дочек в назидание, чтобы не гневили аллаха и не навлекали на свои головы его возмущения.

Оборванцы и нищие обступают тахтараван.

Хилый старичок, очевидно, главный среди оборванцев, принимается ловко орудовать длинным посохом с богатой инкрустацией и, жестоко колотя всех по головам и спинам, расчищает в толпе путь все так же дудящим в свои инструменты музыкантам и влекущим на своих плечах тяжесть тахтаравана носильщикам.

С шумом кортеж эмира выбирается из дорожной сутолоки к высоченным бухарского вида воротам.