Перешагни бездну

Хорошо лежать на мягких одеялах в высокой михманхане. Чисто, холодновато. В углу светится керосиновая лампа. За низким столиком сидит в бархатной ермолке, в подбитом мехом халате бронзоволикий человек с ассиро-вавилонской иссиня-черной бородой. Вероятно, такими были ассиро-вавилонские цари Саргон, Ашурбанипал.

На колышке, вбитом в стену, висит — бери и прямо надевай на голову — аккуратно свернутая белая чалма. Такие носят ишаны. Судя по тому, что колышек полированный, а чалма из индийской кисеи, хозяин не бедняк. О том же говорят и расписанные стены михманханы, и шелковые одеяла, и яркий наряд смуглянки, которая вертится в михманхане, ясно — из любопытства.

У комиссара давно уже настороженный взгляд на тех, кто кичится белой индийской чалмой и может облачать жену в шелка и покупать ей ожерелья, браслеты и перстни бог знает в какую цену…

Он зажиточен, этот ассиро-вавилонянин, но какой он враг, если нянчится с ним, кяфиром, «урусом», да еще с комиссаром с двумя орденами Красного Знамени? Он вылечил его, кяфира, кормит бульоном из курочки, молочной рисовой кашей, белыми лепешками, поит настоящим черным индийским чаем с сахаром. А ведь сейчас ничего из продовольствия не достать, не купить.

Говорить еще трудно, очень трудно. Выговоришь одно слово — и обливаешься потом.

Он тогда потерял сознание, попытавшись объяснить, о чем надо уведомить комполка… А когда пришел в себя, недоумевал, почему он все еще в михманхане, почему его не забрали в военный госпиталь.

Хозяин оправдывался: на дворе зима. Идти в город верст десять по грязи и снегу. Живущие в курганче не молоды, идти тяжело. Аравитянка молода, но глупа. Да и куда пойдет молоденькая женщина, не знающая ни Самарканда, ни языка, ни людей? Да у нее еще сын грудной.

Но все хорошо. Он «афсун» — волшебный доктор, врачеватель тяжких болезней. У себя в курганче он держит кровоостанавливающие пилюли «нэкоин иоллы». В сочетании с пчелиным медом они чудодейственны.

Но комиссар никак не мог набраться сил, слабость одолевала. К ранению присоединилась малярия. Хинин в курганче нашелся, и комиссар принимал его в дозах, предписанных в свое время полковым врачом. Тем не менее приступы, следовавшие с неизменностью в определенные дни и часы, крайне изнуряли. Высокая температура, испарина, головокружение выматывали силы.

Человека, который мог бы сходить в город, не нашлось. Комиссара, очевидно, считали пропавшим без вести. Его, конечно, разыскивали.

Однажды, опираясь на хозяйский посох, комиссар проковылял в конюшню. Конь встретил его ласковым похрапыванием. Кусок лепешки он «схрупал» мгновенно. Он терся плюшевой мордой о щеку комиссара. Видать, кормили его и чистили как следует. А кто хорошо смотрит за конем гостя, хороший человек.

С добрым чувством комиссар выбрался из теплого сумрака конюшни на двор и подставил лицо порхавшим снежинкам. Хозяин курганчи, удивительно высокий, весь в черном, что придавало ему еще больше величия, стоял посреди двора и смотрел снисходительно на гостя.

— Вижу, ваши недуги плохо поддаются лечению. С завтрашнего утра будьте любезны пить горячее молоко со свежим медом… с ургутским медом.

«С ургутским» прозвучало многозначительно, и комиссар невольно вскинул голову. Мирза Джалал чуть поморщился.

— Вам что-то не нравится? — поинтересовался комиссар.

— Вы гость. А гостю надо знать обычаи народа, где он живет. И хлеб здесь не такой, как в России, и вода, и воздух, и… люди. И их вера, и обычаи. И даже лечиться приходится иначе.

Комиссар ребром ладони смел рассыпчатый снежок и уселся на доски айвана. Он смотрел на хозяина курганчи испытующе.

— Уважаемый Мирза, — заговорил он, — хоть я из России, а немного знаю местные нравы…

— Прекрасно! — насторожился хозяин. — Вы — русский. Русские живут в России. Мы мусульмане. Мы живем у себя в Узбекистане. Когда человек приезжает в чужую страну, он встречает отчуждение и даже вражду, особенно, если он хочет заводить свои обычаи и порядки.

— А так ли прекрасны все здешние обычаи? Так ли они безукоризненны?

— И у нас рядом с хорошим есть плохое и несправедливое. Но разве в России все хорошо? Едете к нам ниспровергателями зла, когда у вас самих есть зло.

Он остановился, потому что на лице комиссара, бледном, изможденном, он прочитал нечто вроде улыбки.

— Скажите, зачем вы, узбек, ездили в Африку, Аравию, Индию и бог весть еще куда? — Он, видимо, не заметил, что у хозяина курганчи в недоумении вскинулись его густейшие брови, и продолжал: — Разве не для того, чтобы, исправлять в чужих странах плохие порядки и обычаи, водворять справедливость? Зачем вы, чужак для арабов, брали в руки меч, чтобы освобождать арабов от ига иноземцев, от всяких там инглизов, турок, французов, итальянцев? Да, тогда ваша сабля не висела на стенке михманханы, а рубила головы захватчиков.

— Йие! — простодушно поразился Мирза Джалал. — Вы меня знаете? Вы знаете обстоятельства моей жизни? Но, молчу, вы гость, а гостю не задают вопросов.