Перешагни бездну

Но девушка ни за что не хотела идти домой. Она плакала, она говорила, что ее опять будут мучить, что она лучше  умрет, что тетушка Зухра не любит ее, ругает «желтоносой», а отца нет дома, уехал в горы, а если прознает что-нибудь ишан, она про­пала.

Тут вся физиономия самаркандца сморщилась в печеное ябло­ко. Из горла его вырывались звуки, которые при желании могли сойти и за смех и за рыдание.

—  Хи... у нашей принцессы тут сколько хочешь друзей. Монику не забывали, когда ишан Зухур ее в хлев-то запрятал... Приходи­ли и девушки-подружки и джигиты к окошечку. И по ночам раз­говаривали, и пищу носили. Один тут Юнус-кары — юноша — да­же стихи сочинил о девушке с золотыми волосами. Пел ей вместо того, чтобы помочь. Боже мой, три года в хлеву. Бедняжка!

— Что  же   они   все... и   этот   поэт,— рассердился   домулла.— Что ж они не могли ее освободить? Чего ж они смотрели?

—  Трусы! Они боялись. Ишана Зухура боялись. Трусы! Про­лазы боялись. Боже мой! Если бы только знать!   Тут все больше черта проказы боятся.

—Привезли-бы врача из Самарканда.

— Невежды! Откуда они знают. Они все тут под Зухуром хо­дят. Проклятый  ишан Зухур ни тут и священник, и  помещик, и ростовщик, и отец родной. Боже правый, бедная девочка, в мраке, грязи... И эти ржавые железки. Ручки! Смотрите на ее ручки! Все в шрамах.

— Нас всех всвоих лапах держат,— выпалила  просунувшая­ся в приоткрытую дверь голова.

— Это еще что за явление? — встревоженно воскликнул Мир­за Джалал.

Голова в посеревшей от времени чалме на минуту словно застря­ла у притолоки и двинулась внутрь. Оказалось, что она принад­лежит упитанному юноше в бедняцком халате и кавушах на босу ногу.

—  Можно войти?

— Так это и естьтот поэт Юнус-кары,— усмехнулся Ишикоч.— Про него в Чуян-тепа все знают. Он по вечерам читает старикам коран, а по ночам поет газели и масневи о Девушке с Золотыми Волосами. Это он по ночам ходил к хлеву. Ох!

— Мы   помогаем   Монике-ой,— борясь   с   застенчивостью,   за­бормотал юноша.—   Мы хотим увезти   Монику-ой   в   Самарканд. Мы   три   раза   ломали   дверь   и   помогали   убежать   Монике-ой. Только ничего не вышло. Моника-ой прокаженная. Ее обратно са­жали в хлев,  а  нас  камчой,  камчой!  Кулаки  у  ишанских  мюри­дов — камень.

— Уйди, Юнус,— вдруг сердито сказала девушка  из-под чачвана: едва появился юноша, она закрыла лицо.— Уходи! Не по­зорься. Я просила, плакала, привези доктора, а... а... ты не смог...

Из-под чачвана послышалось сдавленное рыдание.

—  Мы... мы... — заикался Юнус-кары. — Мы... хотели... Только все боятся. У нас все боятся. Ябоялся: увезут ее совсем. Сестру ее Ульсун-ой  увезли.  Я  опасался.   Есть такая  больница,  для...  для прокаженных. Опасался: совсем не увижу, не услышу. Тут хоть в хлеву, а она, Моннка-ой, здесь, с нами.

Он даже всхлипнул и жалобно обвел глазами присутствующих.

—  Уйди,  Юнус.  Несчастный  ты, слабый!   Ничем ты не помо­жешь. Уйди! Увидят тебя здесь — изобьют.

Маленький самаркандец уже успокоился; Но лицо его оста­валось красным, напряженным, и морщины так еще и не разгла­дил иеь.

—  Боже правый! Бывают же на свете такие тупицы!

— Правильно,  Юнус,  уходи,— проговорил   домулла.— Мы   по­можем девушке... Э... э... минуточку!  Постой! У тебя друзья тут есть?

—  Друзья? Какие друзья?

—  Ну, молодежь, комсомольцы. Да ты сам комсомолец?

— Есть. Приезжал из Пенджикента один... Сказал — вы  ком­сомол. Ячейку нужно ор... организовать. Поговорил и уехал. Боль­ше не приезжал. У нас хотят школу открыть.

—  Вот что,   друг   Юнус,   собери-ка   джигитов.   Где тут у вас можно собрать народ? После заката солнца собери. А мы придем и   поговорим.

—  Хорошо.

—  А сейчас беги. И чтоб тебя ишанские люди не видели. Да еще вызнай, кто вчера и сегодня в Чуян-тепа приехал? И кто они такие? Хорошо?

Джигит ушел, жалобно поглядывая на Монику-ой, но она даже не приоткрыла лица.

— Нельзя  ему  ничего  делать...— сказала   она.— Они  его  вот как били. А товарищ Комсомол не поможет.    Товарищ Комсомол далеко... в Самарканде. Вы поможете!    Товарищ комиссар помо­жет.— И она вдруг почти закричала: — Комиссар! Комиссар! Не оставляйте меня.

—  Не отдадим! — ласково твердил домулла.— Мы затем и при­ехали сюда, чтобы помочь тебе.

Оставаться в доме ишана Зухура было нельзя, ее надо было спрятать. Пришлось девушке надеть паранджу, закрыть лицо чачваном и уйти. Пошел проводить ее Ишикоч. Он семенил, забегая то с одного бока, то с другого, и всем своим заботливым видом показывал, что в обиду ее не даст. Он тут же вернулся.

—  Все хорошо. Она змейкой скользнула через ворота. Никто и не заметил. Но, боже правый, бывает же такое!

— Их высочество принцессу мы нашли,— сказал Мирза Джалал.— Председатель-раис — раб и слуга ишана Зухура. Помогать нам он не посмеет. Где сейчас Одноглазый со своими разбойниками, мы не знаем, где Кумырбек — тоже не знаем, а здесь готовятся плохие дела. Хорошо, если следователь приедет из Самарканда сегодня. А если не приедет? И что он сделает один?

—  И из Пенджикента никого нет. Да и вручил ли   Турабджан Рыболов записку?