Перешагни бездну

Багряное солнце уже окунулось в предвечерний туман, но ни Усман-Катартал, ни кишлак Афтобруи, ни дастархан упорно не показывались.

От досады у домуллы Микаила-ага голос срывался все чаще. Лишь нагнавший их в Булунгуре некий Ишикоч, слуга не слуга, друг не друг Мирза Джалала, оставался невозмутимо равнодуш­ным. Степенно, тщательно он объезжал на своем белом коньке  Белке каждый куст, не желая, чтобы острые тугайные шипы оставили на глянце голенищ его ичигов хоть крошечную цара­пинку.

— А где-нибудь здесь есть жилье? — наконец усомнился домулла, видя, что тени от джиды уж слишком удлинились.

— Боже правый! — воскликнул с досадой Ишикоч. — Мы избе­гаем путешествовать по здешним комариным болотам. И если бы не Чалма Мудрости, почтенный хозяин мой Мирза Джалал, мы ми за что бы не полезли сюда, в обитель лягушек.

Мы не знаем никого в кишлаке Лицо Солнца, но слышали, что здесь влачат животное существование злобные, дикие Кровавые Ноги — разбойники. Грабят они неосторожных путников, лезущих в тугаи, вместо того, чтобы ездить по приличным дорогам... И отрезают ноги дуракам, слушающим советы дураков.

Домулла знал уже давно Ишикоча, привык к его нелепому имени Ишикоч — Открой дверь! — и его любимому «Боже правый!», которое он произносил почему-то всегда по-русски. Йшкоч| принадлежал к редкому разряду шутников, которые и сами любят позлословить и не обижаются на злую шутку в свой адрес.

—  Ишикоча больше нет,— отозвался издали Мирза Джалал.— Ишикоч — Открой    дверь! — остался   в   курганче   на   ургутской дороге, позвольте вам доложить. Нашего друга прошу называть по имени Молиар, уважаемый Молиар. Отныне нет более «Открой дверь!», есть «Отомкни двери мудрости!».

И Мирза Джалал погрузился в созерцание и равнодушие, ре­шив, видимо, терпеливо сносить муки путешествия.

Солнце совсем побагровело и раскаленным шаром катилось на запад, задевая краешком щетину метелок камыша. Лягушки-солнцепоклонницы хором провожали дневное светило. Невеселая возможность остаться на ночь на съедение комарам и мошкаре делалась все неотвратимее, и домулла погнал вперед своего Се­рого.

С силой потянув носом воздух, повертев во все стороны голо­вой, Ишикоч, или Молиар, пожал плечами. Маленький самаркандец владел поразительным талантом. Он утверждал, что может на расстоянии определить по едва уловимым и понятным лишь ему одному запахам и признакам, есть ли близко жилье, кто там живет — рисоводы ли, пастухи ли — и что у них в данный момент варится в котле. Тогда напрямик, без дороги, через ухабы, бар­ханы, овраги, в полной тьме или в песчаный буран, он вел за собой спутников и уверенно выводил их на цель.

Сейчас Ишикоч явно приуныл.

—  Боже правый!  Клянусь,  здесь,  в тугаях,  нет даже бабы-яги, которая разожгла бы очаг и поставила на огонь котелок с во­дой, чтобы помыть волосы своей дочке-ведьме. Не то что бы го­товить пищу.

—  Что ж! Посовещаемся с Чалмой Мудрости, — хмыкнул до­мулла. Взглянув на величественного всадника, он поразился. Блед­ный, растерянный Мирза Джалал застыл в седле размашисто ша­гавшего своего буланого жеребца и, вперив во что-то глаза прямо перед собой, беззвучно шевелил губами.

—  Что случилось? — встревожился Микаил-ага. — Вы не забо­лели?

Всегда спокойно надменный, уверенный в себе, Мирза Джалал Файзов сейчас действительно не походил сам на себя. Щека у не­го подергивалась, борода топорщилась. Он заикался:

—  С-с-мот-ри-те! — И он рукояткой камчи ткнул перед собой.

Ничего необыкновенного домулла  не увидел.  Впереди,  в не­скольких шагах от них, легкой трусцой бежал пестрый телёнок. В спустившемся на тугаи сумраке мелькали его трогательно семенившие ножки в белых чулочках.

—  Теленок!

—  Оно!

—  Что «оно?

—  Оно, «существо», уже полчаса бежит. Оно бежит по дороге впереди... передо мной...

—  И что же? Пусть бежит. Отбился от коровы и бежит. Ищет мать.

—  Оно… молчит! Теленок бы  мычал, звал. Оно...  ведет нас. Существо это... ох... албасты — дьявол. Это Гуль-и-Биобони.   Дух путыни! Оборотень. Оно заведет нас в чащу, в тьму, в глушь. Оно не уступает дороги уже полчаса. Не сворачивает и не дает мне свернуть. Куда я ни поверну коня, туда и оно... Оно бежит. Надо поворачивать. Поедем обратно.

Домулла Мирза Джалал, умный, образованный человек, восточный философ, презрительно отзывался о суевериях и суеверных людях. И презирал тупнц, всерьез веривших в «феель» — гадание, предсказания и прочую чепуху. Но при всем том он терпеть не мог, когда Ишнкоч подтрунивал над сказками о всяких джиннах, Алмауз Кампырах, оборотнях. Тем более поражало поведение его сейчас. Он категорически отказывался ехать дальше. Он бормотал: «Смотрите! Оно остановилось. Мы встали, и существо останови­лось. Берегитесь! Нас ждет беда».

Даже когда домулла попросил Ишикоча согнать теленка с тропинки, что тот сделал без возражений, и тогда еще пришлось уговаривать почтенного философа. Он все рвался вернуться на станцию.

—  Семьдесять верст? Ночная дорога в безлунье? Нет! — решил домулла.