Переселение. Том 2

За Пештом, прежде чем он повернул к Токаю, Штербу по-царски угостили, хотя у него никакой руки царя Лазара и не было. Он получил в подарок шатры, которые не пропускали воду, и его люди просто наслаждались под ними. И в Токай Штерба въехал a la grande. Вишневский встретил его торжественно. И они долго о чем-то толковали с глазу на глаз. Затем Вишневский послал с курьером в Киев особую рекомендацию Штербе.

Штерба утверждал, что по распоряжению полковника Хорвата, Хорвата де Куртича, который к тому времени уже стал генералом, ему дано право в дороге заковывать в кандалы непослушных. А также, еще в пути, повышать офицеров в чине.

И хотя в Северной Венгрии он редко натыкался на поселения своих соотечественников, которые встречали его плачем, Штерба говорил, что вокруг Дебрецена, как известно, лежат земли деспота Стефана Высокого, а далее, до самого Эгера, идут земли Бакичей. Власти перепугались, растерялись и, как только он ушел, арестовали православных священников в Эгере.

Чуть не арестовали и самого Штербу, когда он прибыл в Дуклю.

Но он объяснил, что весь переполох возник из легковерия, являющегося основной чертой характера его несчастных соплеменников. В его транспорте, сказал он, люди несут с собой иконы и рипиды, и, вероятно, отсюда пошли слухи, будто он везет в Россию руку царя Лазара. Он не виноват, что человек в беде хватается за молву, как утопающий за соломинку.

Штерба привез Вишневскому длинный список желавших переселиться в Россию офицеров, которые были либо задержаны, либо арестованы. Вишневский утверждал, что документ этот очень важный и Штербу, вероятно, повысят в чине, а может быть, даже представят государыне императрице. Пути судьбы неисповедимы.

Карты, над которыми Штерба столько трудился у Вишневского и во время своего пребывания в городе Каменец для Костюрина, долго пролежали в Киевском архиве под толстым слоем пыли.

Однако, спустя сто лет, в 1849 году, когда русские войска шли в Венгрию через Карпаты для подавления венгерской революции, они двигались до Арада, пользуясь картами Штербы.

Все прибывшие в Киев со Штербой офицеры получили повышение в чине. На его транспорт не поступило ни одной жалобы со стороны австрийских властей. По дороге не случилось ни одного несчастного случая. Не было потеряно ни одного человека.

Но самую недобрую память в 1752 году оставил по себе транспорт из Глоговаца, который вел капитан Георг Филиппович.

Это был в общем-то неплохой офицер, склонный к полноте, бритоголовый, седобородый, несмотря на то, что ему только-только перевалило за пятьдесят, с бычьей шеей и лицом ребенка.

В Глоговаце он оставил любимую жену на сносях, которая упросила мужа разрешить ей пока побыть в отчем доме. По дороге в Россию Филиппович сам стирал свои портянки, сам пришивал пуговицы и при этом всегда думал о жене и очень за нее беспокоился. Вспоминая ее, он неизменно крестился. Он славился своей добротой, и люди постоянно занимали у него деньги в надежде, что он про это забудет. Так обычно и случалось. А занимали у него деньги не только лейтенанты, но и вахмистры.

Прошли они через Венгрию, точно ураган пронесся.

С драками, грабежами, насилиями.

Их арестовывали, наказывали, прогоняли, — ничего не помогало. Им хотелось отомстить за то, что столько пришлось вытерпеть, прежде чем они получили паспорт и смогли уехать. Они били всех, кто только попадался им в темноте. Дрались в кабаках и на ночлегах, просто чтобы подраться и кого-нибудь избить. Став в дверях или в подворотне, они не давали людям пройти и избивали их.

Как только заходило солнце и наступал вечер, они нападали на женщин и насиловали их.

Филипповичу, как он ни надрывал глотку, пытаясь защитить своего человека, пришлось передать властям одного из своих вахмистров, некоего Паликучу, который избил судью в Уйгели. О нем никто потом больше ничего не слышал.

Его люди успокоились только зимой, попав в Польшу, уже на чужбину. А в Киев они прибыли в самую стужу — тихие, молчаливые, вздыхающие, будто и не было никаких бесчинств.

Филиппович занемог.

Его мысли непрестанно были в Глоговаце.

Костюрин получил о нем самые неблагоприятные сведения, сплошные жалобы, которых было больше, чем на кого-либо из других сербских переселенцев. Первое свидание генерала с капитаном прошло весьма бурно. Впрочем, Филиппович даже не защищался. Сказал только, что они расквитались, проходя через австрийское царство: мол, око за око, зуб за зуб. И все.

Костюрин, как ни странно, все понял, и на том дело кончилось.

Из докладных записок о следовании сербских переселенцев, которые Вишневский посылал в Киев, самой странной была докладная о переселенцах из Мартаноша.

Мартаношинцев вел в Россию капитан Петр Вуич.

Командовал его младший брат, поручик Макса Вуич.

В своем донесении Вишневский писал, что у них только одна карета и в ней едет бледная, красивая госпожа — супруга капитана Бисения. Других женщин в транспорте нет. Согласно заявлению капитана, прочие едут другим путем, во главе со священником из Мартаноша.

Половина жителей Мартаноша поднялась, половина осталась.