Переселение. Том 1

Агагияниян только рассмеялся.

Но жалобы Павла ничему не могли помочь.

После полудня, в назначенный час, Исакович вошел в русское посольство в Леопольдштадте в сопровождении Агагиянияна, который вел его словно арестованного. Павел шел набычившись мимо длинного ряда зеркал, поглядывая на свое отражение, и ему казалось, что за ним неотступно следует двойник, проверяя каждый его шаг. От долгого ожидания в полутемной приемной у Павла устали глаза, и ему начало казаться, что кругом никого нет, кроме его собственной тени, которая сопровождала его, когда он проходил мимо какого-нибудь канделябра. Около четырех часов дня Исаковича принял конференц-секретарь графа Кейзерлинга — Волков. Он вместе с первым секретарем, неким Чернёвым{44}, ведал делами сербских офицеров еще в бытность графа Бестужева и продолжал ими ведать после приезда графа Кейзерлинга.

Городская стража еще до аудиенции получила aviso[53] о том, что Paul Edler von Izakowitz (так было там написано) может проживать в Вене и свободно передвигаться, что его бумаги об отставке — действительны.

И все-таки со стороны Исаковича было бы дерзостью появиться в русском посольстве и на улицах Вены в форме des neuerrichteten Illyrischen Husarenregimentes[54].

— Я хочу им всем показать, что не стыжусь своей прежней формы, — сказал Павел Агагиянияну, — а еще больше буду гордиться русской униформой! Но я офицер-серб, и останусь таковым даже в русской армии.

Суетный человек был капитан Павел Исакович!

Агагияниян, по своему обыкновению, только посмеивался.

— Национальная принадлежность, — сказал он, — особого значения для большого света не имеет. Иное дело — деньги и бриллианты.

Главное, прибавил он, для Исаковича сейчас не растеряться и попросить повысить его в чине! Так поступали все сербские офицеры. Однако Павел даже не слышал, о чем говорит ему молодой армянин, и был точно во сне.

В те времена русское посольство находилось в Леопольдштадте и занимало небольшой особняк в стиле барокко, среди роскошного платанового парка с великолепными широкими воротами, где могли разъехаться два экипажа. У ворот посетителей встречал привратник-швейцарец, весь в серебре и золоте, а на лестнице — лакей. Канцелярия конференц-секретаря посольства помещалась на втором этаже. Исаковичу почудилось, будто его провели сквозь стену: там, в голубой нише, возвышалась статуя Венеры, державшей руку на пупке.

Когда же он вошел к Волкову, ему показалось, будто в комнате совсем темно.

В ту пору в русском посольстве для приема переселяющихся в Россию сербских офицеров был установлен определенный порядок. При графе Бестужеве в переписке с венскими властями они именовались не австрийскими, а русскими офицерами, получившими разрешение переселиться в Россию. Когда Бестужев заявлял протест в канцелярии двора по поводу задержанных или арестованных офицеров-сербов, он обычно так и называл их — не австрийскими, а русскими офицерами. Так продолжалось какое-то время и при графе Кейзерлинге.

В русском посольстве в соответствии с этим сербских офицеров принимали и внимательно выслушивали. Согласно установленной процедуре действовал и Чернёв, но держал он себя с ними довольно резко.

Конференц-секретарь Волков был мягче. Ему была поручена переписка с черногорским владыкой Василием, который, проезжая через Вену в Россию, обратился с просьбой о переселении в Россию всей Черногории!{45}

Сбитый с толку, усталый, разочарованный и огорченный Исакович молча вытянулся перед Волковым, точно на смотре перед Гарсули; при этом Павел разглядывал зеркала, гобелены, большой версальский стол, гардины на окнах, видневшиеся в них кроны платанов и сидящего за столом человека в парике, который, не поднимая глаз, что-то писал.

Это был плотный и коренастый, как медведь, мужчина во французском платье. Губы у него дергались.

Наконец, сложив исписанный лист, он протянул его лакею и громко крикнул, словно тот был далеко:

— Ашу!

Барон Аш был помощником первого секретаря посольства Чернёва.

Когда Волков встал, Исакович увидел, что он — крупный и еще молодой человек, когда же он снял парик, оказалось, что волосы у него светлые как солома, а глаза зеленые и добрые. Улыбаясь, он вежливо подошел к Исаковичу и сказал: «Хорошо! Хорошо!»

Павел его не понял.

— Я забыл, — спохватился Волков, — что вы не понимаете по-русски. Агагияниян мне говорил, что вы знаете немецкий. И потому на немецком языке я объявляю, что вам, капитан Исакович, беспокоиться нечего. Pass[55] для переселения получат все, кто внесен в список Шевича, никто сейчас этого запретить не может. Разве только канцелярия двора докажет, что генерал, подписавший вам отставку, не имел на то права! Однако надо надеяться, что подобного не случится. Комендатуры в Осеке (Волков сказал: «Esseg») и Темишваре получат копии вашего паспорта.