- Слушай, Удалов, а где ваш Пикассо?
- Он любит плавать, - ответил Удалов. - Соли разгоняет.
- Наш художник, - пояснил Степанов. - Он традиционалист, поэтому мы зовем его Пикассо. Ведь Пикассо был так же традиционалистом в своей манере, нет?
Писарев понял, что Степанов зол; он не ошибся.
- Мы спорим, Саня, - вздохнул Степанов. - Второй день спорим. Удалов, пригласим Писарева в арбитры?
- А я, честно говоря, не считаю себя поклонником манеры Александра Писарева, - ответил тот. - Меня интересует маленький человек в его каждодневных заботах; я, Дмитрий Юрьевич, Чехова чту.
- Ба-альшой оригинал, - заметил Степанов. - Скажи на милость, как храбр, Сань, а?! Он Чехова не боится чтить!
- Я не совсем понимаю происходящее, - сказал Удалов, поднимаясь с подоконника, на котором они сидели у входа в парную. - Если у вас есть претензии к снятому материалу, давайте их обсуждать, а так... Я не понимаю предмета... Вы ж подписали мой режиссерский сценарий? Подписали. А теперь то не нравится, это не годится...
- Подписал - не подписал, дорогой Удалов, - это из другой сферы жизнедеятельности. Я ж не протокол задержания подписывал, а режиссерский сценарий. Вы изложили свое видение моего сочинения... Я ведь обязан верить вам, старина! Нельзя начинать предприятие и не верить в того, кому надлежит вести дело до конца! Я полагал, что когда появится третье измерение, то есть его величество актер, то заиграют новые краски, родится интонация... А вы мои слова пробрасываете, купируете, вам важно, как актер сидит, ходит, закуривает... Понимаю, без этого нельзя, но я знаю свои слабые стороны и сильные тоже знаю... Вы не даете актерам говорить мои слова, вы торопите их, у них нет времени думать, и в результате получается не моя вещь... Так, рюшечки, грусть, тоска, маленький человек... Премьер-министр может быть маленьким человеком, а сельский учитель - великим мыслителем. Если отсчет "маленького человека" в российской литературе начинать от пушкинского Евгения из "Медного всадника", так он царю грозился, когда его беда настигла, царю, да еще какому! Чеховские маленькие люди тоже, кстати говоря, большую опасность в себе несли, порох в бочке, поднеси фитиль - жахнет! А у вас оборочки... В сцене говорят о политической ситуации, зрителю должно быть все ясно, как дважды два, а вы велите актерам разыгрывать упражнения из режиссерских задачек для второго курса, когда обязательные предметы проходят... Я заранее знаю, куда вы поведете: плохой у вас - очень плохой; хороший - обязательно молчалив и скорбно улыбается... А мои герои не такие... Плохой обязан быть и хорошим, очень хорошим, только тогда он станет страшным, то есть по-настоящему плохим! А хороший пусть в чем-то будет сукиным сыном, пусть болтает, задирается, жене изменяет!
- Это не пропустит худсовет...
Степанов изумленно посмотрел на Писарева:
- Да при чем здесь худсовет? Я ж не рецепты даю и не пишу реплику! Я рассуждаю вместе с вами! Я пытаюсь обговорить концепцию, Удалов, хороший вы мой! Ладно, плавайте, потом доспорим...
Посмотрев вслед картинно удалившемуся Удалову, Писарев покачал головой:
- Митя, ты ни о чем не договоришься с ним. Он - другой, понимаешь? Есть люди, мы с тобою, наши друзья, а есть другие... Так вот он - другой. Он говорит на другом языке, у него другие мысли... В нем нет неожиданности, он "селф мэйд мэн", "самосделанный человек", только в дурном выражении... "Он неожидан, как фишка, ветреней, словно март, нет у поэта финиша, творчество это старт..." А разве в нем может быть хоть какая-то неожиданность?
Степанов неожиданно спросил:
- Ты Ахматову любишь?
- Очень.
- А я только вчера полюбил, вот дуралей-то, а? "Один идет прямым путем, другой идет по кругу и ждет возврата в отчий дом, ждет прежнюю подругу. А я иду - за мной беда, не прямо и не косо, а в никуда и в никогда, как поезда с откоса". Поразительно, а? По стилистике - Анна Каренина в рифме, да?
- Ты ее раньше не знал?
- Наверное... Пытался читать, но не входило... Надо ведь, чтобы в о ш л о, тогда только поэзия станет твоею... Я бы в пропагандисты принимал, как в члены творческого союза, со всеми вытекающими отсюда льготами и наградами, честное слово... "Бу-бу-бу", сам не понимает, что говорит... А мне женщина вчера читала... Хотя нет, сегодня уже... Знаешь, есть стихи утренние, а есть вечерние...
- Точно, Особенно у Ахматовой.
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
...А я была его женой.
- Слушай, давай сбежим, а? - сказал Степанов. - Поедем в "Арагви", мы там вечность не были. Едем, Сань?
- А ты мне триста дублонов одолжишь?
- Конечно.
- Только я верну не раньше чем через три месяца.
- С главрежской зарплаты? Сколько тебе положили?
- Постучи по дереву.
- В данном случае по дереву можно не стучать, дело верное...
- Заедем тогда на телеграф, я переведу в Гагру...