Пересечение

Она махнула рукой и пошла, закинув на плечо коричневую сумку на длинном ремне. А он вернулся к себе, сел за стол, не замечая удивленного взгляда Димы, и стал наверстывать упущенное — дописывать отчет. И все у него было хорошо, он сам чувствовал, что отчет получается дельным, с интересными выводами и предложениями, с тонкими наблюдениями и аргументированными замечаниями по поводу научного обмена учеными обеих стран. И давнюю свою идею относительно некоторых мероприятий для специализированных групп, выезжающих за границу по линии Академии наук, Павел тоже вставил в отчет и предложил заранее обсуждать заявки и просьбы всевозможных организаций, которым нужны сотрудники института для работы с иностранцами. Он скромно оговорил в скобках, что это, разумеется, не входит в его компетенцию, но дал понять, что институт в таких случаях должен как следует использовать новые, очень важные часто контакты… Павел писал и писал и оторвался от бумаг лишь один раз: позвонил приятелю и узнал телефон старичка в отделе ремонта «Оптики», который в три дня мог сделать любые очки. Но этот звонок не отнял у него много времени и не отвлек от отчета. Звонок был важным (все, что касалось Юли, было теперь самым для него важным), но механическим делом. Павел дозвонился старичку, в пять минут все уладил, сказал, что стекла должны быть цейсовскими, а оправа продолговатой, прочитал по рецепту диоптрии и расстояние между центрами, а в час пятнадцать сел в машину и поехал к Юле.

Она уже ждала его — стояла на углу, подставив лицо солнцу, и так сияла, что он тут же забыл о своем намерении быть сдержанным, чтобы Юлька, не дай бог, не разлюбила его. Она села с ним рядом, и он уткнулся в ее душистые волосы, потом обнял одной рукой, а другой повел машину, снимая руку с Юлиного плеча только для того, чтобы переключить скорость.

— А меня отпустили на целых два дня, писать статью! — радостно выпалила Юлька. — Поехали в «Крымское», там такие пирожные! Они сами их делают.

Странно… Откуда она знает? Часто бывает?.. Но с кем?.. Он, например, по кафе не ходит. Даже с Галей они бывали лишь в раз и навсегда апробированном «Метрополе», и только по торжественным случаям. Однажды, правда, заехали просто так в «Шоколадницу», но боже мой, как же ему было тягостно! В «стекляшке» стояла нестерпимая духота, официантка битый час не приносила приторные дурацкие блинчики, шоколадный напиток оказался простым какао, хотя стоил в два раза дороже, и вообще счет перед Павлом положили весьма внушительный, что вконец испортило ему настроение. Нет, он по кафе не ходит…

Павел не смог тогда скрыть раздражения, довез Галю до дому и даже не вышел из машины, чтобы проводить к подъезду. Полагалось, конечно, подняться к ней, но он холодно поцеловал Галину руку, с ходу рванул с места и уехал, поглядывая в зеркало на ее сиротливую фигуру, застывшую на тротуаре. Ох и сволочью же он был все-таки! И почему только сейчас он это понял? Павел вспомнил последний разговор с Галей, и его охватила тревога. Что-то он ее сегодня не видел…

— Эй! — Юля коснулась его руки. — Ты о чем думаешь?

Как она догадалась, что он на минуту забыл о ней?..

— Ни о чем. — Павел отвел глаза в сторону. — Смотри, вот твое «Крымское».

Они вошли в кафе, взяли гнутые жестяные подносы и медленно двинулись к кассе, набирая на подносы всякую снедь.

— Имей в виду, я обжора! — предупредила Юлька. — И потому всегда плачу за себя сама.

Павел поднял брови, приготовился протестовать, но Юлька его предупредила.

— И-и-и даже не заикайся, — смешно передразнила она кого-то. — А то я вообще не буду с тобой обедать и умру с голоду.

Пришлось смириться. Они разом заметили столик у стенки — там стояло только два стула, — расставили батарею стаканов, тарелок и чашек. Павел отнес подносы, притащил вилки и ложки и сел напротив Юли.

— Не смотри на меня, — потребовала Юлька. — Ешь!

Он ел, но смотрел все равно. А Юлька наслаждалась — и бульоном, и сосисками, а уж когда добралась до пирожных…

— Юл, — не выдержал Павел. — Я ревную! Пирожные ты любишь больше…

— Больше чего?

Юлька на минуту оторвалась от залитой шоколадом трубочки.

— Больше меня, конечно, — досказал Павел.

— Я гурманша, — призналась Юлька. — Еда — одно из наслаждений в нашей многотрудной жизни. Ты не согласен?

— Согласен… Но я все равно ревную…

Он и в самом деле испытывал что-то похожее на ревность. Явно ведь наслаждается, а у него осталось всего полчаса. Когда же он наконец обнимет ее? И неужели ей все равно?

— Я полночи ехала. Голодная. А утром только выпила чаю, ничего не ела — волновалась. Мама даже удивилась: «На тебя, говорит, не похоже».

Павел смотрел на нее и любил. И еще слушал.

— …Вот. А ты оговариваешь, — закончила Юлька, и Павел вскочил с неудобного легкого стульчика, бросился к ней, но она взяла его за руку, потянула вниз, и он послушно опустился на стул. А она все не отпускала его, и Павел сидел, положив вытянутую руку на стол, и Юлька баюкала ее в своих ладонях.

— Сейчас мы разъедемся, и все… До завтра… — сказал он, разглядывая голубой, в трещинках и царапинах стол. — Ты хоть понимаешь?