Пересечение

…Света на глазах оживала. Конечно, ее, как и всех, задел и воспламенил, подтолкнул к размышлениям, спору Шишковский. Он сдвинул лавину с гор, дальше все понеслось само: конгресс превратился в дискуссию, все как проснулись. Света впитывала то новое, что пропустила за годы работы в школе, мысленно иногда возражала, но не решалась высказываться. Она вспоминала свои на эту тему идеи, в перерывах листала купленные в фойе брошюры и книги, их же штудировала вечерами в гостинице, перед сном. В воскресенье вместо Мцхеты с утра пораньше Света отправилась в центральную библиотеку, прихватив для экономии времени бутерброды: "Я страшно отстала, Даша…"

— Ниночка, я все посмотрю за двоих, — утешала обескураженную подругу Даша. — Пусть Светка делает, как ей надо, а вы, ребята, ее простите, идет?

— Идет! — грустно согласился Георгий. — Но это кто съест и кто выпьет? — и он взвесил на руке тяжелый баул.

— Мы! Мы втроем все съедим и все выпьем, — храбро сказала Даша и оказалась, как ни странно, права.

Вечером, когда вернулись они из Мцхеты, утомленные и довольные, напоенные строгой гармонией храма, чистым прозрачным воздухом, ей позвонил Андрей.

— Наконец-то! Где ты была? — загремел он так, словно находился в соседнем номере, а не в Москве. — Завтра твой доклад, а ты болтаешься по Тбилиси!

— Не доклад, выступление… В три часа… Ругай меня, хорошо? А то я боюсь.

— Я тебя уже ругаю! Нет, правда, где ты была?

— В Мцхете. Там старинный храм, знаешь, наверное?

— Да уж наверное знаю, — проворчал Андрей, и голос его таким был родным и таким обиженным, что Даше немедленно захотелось оказаться с ним рядом. — И с кем ты, интересно, ездила?

— Ой, какой ты смешной! Ты неужели ревнуешь?

— Ужасно, Даша, ужасно! Весь день просто места себе не находил! Ночью сон снился дурацкий: с кем-то ты там идешь вдали, я за вами бегу, бегу, и ни с места! Весь день звоню, а тебя все нет. В жизни, слышишь, в жизни своей никого так не ревновал! Что молчишь-то?

— Слушаю… Так здорово…

— Здорово? Нет, правда, давай возвращайся, я тут с ума схожу, а она веселится. Никуда не пущу больше, так и знай!

— А сам-то… бродяга…

— Так в себе я уверен, и вообще — у нас на трассах одни мужики.

— Ты правда соскучился?

— Нет, неправда, — после паузы и опять ворчливо. — Как там твоя Света?

— Все в порядке: ест, спит, работает, боюсь сглазить… А мои как?

— Хорошо! Слушай, Галя у тебя настоящий философ: ехали с аэродрома, так она меня будь здоров прижимала логикой. А с кем ты все-таки ездила в эту самую Мцхету?

— Да с Ниной, Георгием.

— И все?

— И все, — смеется Даша.

— Слушай, ты там не влюбилась случайно? Грузины, они красивые.

— Влюбилась! Влюбилась и остаюсь здесь навсегда…

— Нет, не шути так, — даже голос у Андрея вдруг сел, — просто слышать невыносимо!

— А тогда не спрашивай. Целую тебя, пока…

Даша кладет трубку, идет в ванную, закрыв глаза, стоит под прохладным душем. Говорят, только юность — счастье, и еще счастье — молодость. Потом мрачной чередой тянутся потери, болезни, разочарования — у женщин особенно: бабий век — сорок лет. Какая же это неправда, устоявшаяся, дурацкая догма! К Даше, например, счастье пришло только теперь: поразительно острое ощущение жизни. В юности много страдала, болела много, а о детстве и говорить нечего: одна школа с ее математикой чего стоит! Сидишь, сжавшись в комочек, смотришь затравленно, обреченно, как опускаются глаза учителя, скользят по журналу вниз, к твоей фамилии, и ничего ты не можешь сделать, такое бесправие! Сейчас, в сорок лет, Даша победно в себе уверена — в своих лекциях и студентах, в успехе будущей экспедиции, в том, что написала стоящее исследование. И дочь растет — спасибо Вадиму! — и любовь настоящая, а не уйди Вадим, любви могло и не быть, а была бы, так пополам с чувством вины и предательства.

Даша выходит из ванной, садится в кресло. Номер маленький и уютный, весь белый и чистый-чистый. Дочь, любовь, работа, друзья, независимость, мама жива… И жажда жизни, жгучий к ней интерес. Что еще человеку надо?..

Хлопнула дверь, вошла Света — волосы разбросаны по плечам, распустила наконец учительский свой пучок.

— Явилась, здравствуйте! — шумно встретила ее Даша. — Где была, красавица?

— Представь себе, в ресторане, — удивляясь самой себе, смущенно улыбнулась Света. — Зашли после библиотеки. Слушай, отчего это есть так хочется? Горы здесь, что ли?.. И спать хочу зверски.

— Так ложись, спи, — засуетилась Даша, ни о чем не стала расспрашивать, чтоб не спугнуть Свете сон.

На Дашино выступление пришел даже Георгий, про Нину и говорить нечего, и оказалось оно удачным, вызвало вопросы и столкновение мнений. А за круглым столом на секции неожиданно высказалась Света, очень толково, хотя сбивалась, как школьница. От волнения Света разрумянилась и похорошела, светлые ее волосы восхищали южан безмерно (а какая женщина останется к восхищению окружающих безразличной?), вечерний Тбилиси запахом трав и цветов, музыкой и кавказской сердечностью щедро дарил радость, восстанавливал Светины силы.