Перерастая бога. Пособие для начинающих

В завершение этой главы я хочу вернуться к гепардам и газелям. Если гепарда создал Бог, он, очевидно, приложил немало усилий, чтобы сконструировать превосходного убийцу: проворного, жестокого, зоркого, с острыми когтями и зубами, с мозгом, исполненным беспощадной решимости охотиться на газелей. Но, проектируя гепарда для истребления газелей, он вместе с тем занимался разработкой газели, мастерски умеющей убегать от гепардов. Обоих он сделал быстроногими — так чтобы в беге они были неудобными друг для друга противниками. Трудно не задаться вопросом: на чьей же стороне сам Бог? Как будто он хотел накалить страсти до предела. Может, он любит зрелищные виды спорта? Не будет ли ужасной мысль, что Богу доставляет удовольствие вид спасающей свою шкуру и охваченной ужасом газели, что ему нравится наблюдать, как гепард опрокидывает ее, а затем сдавливает ей горло, и она не может дышать? Или же он наслаждается, созерцая, как неудачливый на охоте гепард медленно умирает от голода в окружении своих жалобно скулящих детенышей?

Разумеется, у нас, атеистов, ни один из этих вопросов не вызывает затруднений — просто потому, что мы не верим ни в каких богов. Ничто не мешает нам испытывать сочувствие к смертельно напуганной газели или к голодающей самке гепарда и ее котятам. Но их жизненные обстоятельства не кажутся нам трудными для понимания. Они, как и все остальные явления живой природы, превосходно объясняются дарвиновской эволюцией путем естественного отбора. Мы увидим это в следующих трех главах.

Глава 8 Шаги навстречу невероятности

В предыдущей главе мы встретили немало животных, которые отличались великолепным строением тела, демонстрировали неизъяснимо совершенные цветовые узоры и производили несомненно искусные действия, способствуя тем самым своему выживанию. После каждого приведенного примера я спрашивал: не должен ли был существовать проектировщик, создатель — мудрое божество, придумавшее и воплотившее все это? Какая именно особенность описанных мною случаев — а подобные истории можно рассказать о любом из когда-либо живших животных и растений — заставляет людей думать, будто здесь не обошлось без творца? Ответ — невероятность, и теперь необходимо пояснить, что за смысл я вкладываю в это слово.

Называя какое-либо явление невероятным, мы подразумеваем, что оно вряд ли может возникнуть благодаря простой случайности. Встряхнув десять монет и бросив их на стол, вы будете удивлены, если все они выпадут орлом вверх. Такое возможно, но крайне маловероятно. (Те из вас, кто любит арифметику, могут попробовать вычислить, насколько именно маловероятно, ну а я удовольствуюсь этим «крайне».) Если повторить то же самое с сотней монет, то и тогда в принципе может выпасть сто орлов. Но это так крайне-крайне-крайне маловероятно, что вы заподозрите обман и будете правы. Я бы в подобной ситуации все поставил на то, что стал свидетелем какого-то фокуса.

В случае с монетами вычислить шансы того или иного конкретного исхода просто — ну или по крайней мере незамысловато. Когда же речь идет о таких вещах, как невероятность сердца гепарда или человеческого глаза, рассчитать их при помощи одной лишь арифметики уже не получится. Но мы можем утверждать, что невероятность эта очень, очень велика. Объекты, подобные глазу или сердцу, не появляются просто так, случайно. Именно из-за их невероятности и возникает соблазн решить, будто они были кем-то сконструированы. Моя задача в этой и последующих главах — показать, что такой ход мысли ошибочен. Никакого проектировщика не было. О чем бы мы ни говорили: о невероятности глаза или о невероятности творца, создавшего глаз, — от невероятности все равно никуда не деться. Чтобы решить проблему невероятных явлений, нужно какое-то другое объяснение. И это объяснение дал нам Чарльз Дарвин.

Аналогом подбрасывания монет применительно к живому организму было бы, наверное, случайное перемешивание составных частей, скажем, глаза. Тогда хрусталик мог бы очутиться не в передней части глаза, а в задней. Сетчатка — перед роговицей, а не позади хрусталика. Зрачок мог бы сужаться в темноте и расширяться от света, а не наоборот, как это было бы целесообразно. Или же расширяться при звуке трубы, а сужаться от запаха лука. Хрусталику, вместо того чтобы быть бесцветным и прозрачным, ничто не мешало бы оказаться черным как смоль и не пропускать ни капли света. Даже самих сетчатки или зрачка могло бы не появиться, займись мы перемешиванием их составных частей.