Переписка С.Д. Довлатова с И.П. Смирновым

Ты, наверное, знаешь, что в Нью-Йорке платят не за квартиру, а за район. Так вот, квартира у нас отвратительная, но район — один из лучших. Если в разговоре сообщаешь американцу: «Я живу в Форест-Хиллс», то в ответ непременно раздается «О! Форест-Хиллс!» Правда, эти американцы не знают, что мы живем в худшей части Форест-Хиллса, и более того, в худшем доме этой худшей части, но даже и при всем этом можно радоваться. Наша дочь Катя очень часто возвращается ночью, а поскольку у нее плохой характер и она успевает за вечер поссориться со своим кавалером, то она часто возвращается одна, без провожатого, и тем не менее мы не волнуемся. В любом другом районе, включая Манхаттен, я бы сходил с ума от страха.

Надо бы, конечно, привести эту проклятую квартиру в порядок, но я очень не люблю обзаводиться чем-то постепенно: сегодня шторы, через месяц — шкаф, а чтобы все устроить сразу, нужно единовременно тысяч десять, которых у меня никогда не будет. Утешаю я себя тем, что Бродский живет в еще более хамских условиях, а Ахматова, скажем, всю свою жизнь была беднее меня.

Добавлю ко всему этому, что, живя в гостинице, ты вынужден будешь проедать в день как минимум долларов 25—30, уверяю тебя, что не меньше, а здесь мы утопим тебя в пельменях, боржомах и даже квас будешь пить с утра до ночи.

Когда здесь был Толя Гейхман (человек вполне широкий и не бедный), я видел, насколько его психологически удручает денежная пропорция. Он говорил: «Я не могу купить дочке мороженое стоимостью в недорогой обед». И наоборот, люди, вернувшиеся в Нью-Йорк с какой-нибудь Ямайки, дня три чувствуют себя по инерции богачами.

Короче, ждем и радуемся. К моменту твоего приезда в соседнем доме будет жить Илья Серман с женой, они люди веселые и полноценные, а старик даже и выпить горазд. Кстати, он говорил мне, что никогда не чувствовал себя физически более здоровым и бодрым, чем в лагере, куда сел за космополитизм.

Что касается Саши Панченко, то я не замечал в нем ни шовинизма в чистом виде, ни тем более каких-нибудь антисемитских дел. То, что мне в нем не нравилось, я не могу сформулировать, ощущаю, но выразить не в состоянии. Я замечал это (невыразимое) во многих людях, знаю, что это каким-то образом связано с почвой, с национальностью, но, повторяю, дать этому четкого определения не могу. Вообще, все национальные моменты чрезвычайно запутались, во всяком случае — у меня. Я, например, был совершенно уверен, что являюсь бытовым стихийным западником, что, уехав в Америку, я буду с утра и до глубокой ночи слушать джаз, читать Хемингуэя с Фолкнером и пить кока-колу, не говоря о вестернах и жевательной резинке. В результате — никакой кока-колы, никакого Фолкнера, завидев титры вестерна и услышав их <…> волынки, или на чем они там играют, я выключаю телевизор. Рейган мне не нравится, князь Багратион оказался старым дураком, наши железные антикоммунисты вроде Саши Глезера[1] вызывают у меня гадливый ужас, читаю я письма Карамзина и, положа руку на сердце, у меня нет ни одного знакомого американца, с которым бы я готов был встретиться не по необходимости, а по доброй воле. Если же у меня есть мечта, помимо детских глупостей, вроде богатства, славы или интимностей с Лолитой Торрес[2], то единственная — вернуться в Ленинград, но не в качестве зека, конечно, а в качестве рядового писателя и журналиста.

Я вижу по себе (а значит, предполагаю в других), что у нормального человека сейчас должны в сложной комбинации действовать национальные и, так сказать, планетарные устремления, я не верю, что истина придет с востока, но и не верю, что она придет с запада, она, видимо, придет откуда-то изнутри, может быть, извне, а скорее всего — никогда и ниоткуда не придет. А значит, жить надо с тем, что есть.

Ну ладно, разболтался я, и сам не вполне понимаю — о чем.

Привет Ренате, ждем, будь здоров.

С.

1. Александр Давидович Глезер (1934—2016) — журналист, издатель, коллекционер, один из организаторов «Бульдозерной выставки» в Москве, в 1975 выслан за границу.

2. Лолита Торрес (Torres; 1930—2002) — аргентинская актриса и певица, популярная в СССР с середины 1950-х, особенно по фильму «Возраст любви» (1955).

***

44. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову

Сережа, дорогой,