Перенос

— Машенька, так надо, — успокаиваю я её. — Ты не расстраивайся, потом у тебя будут волосы лучше прежних, такие же длинные, а может быть, даже ещё длиннее. Они сразу будут такими, тебе даже не придётся ждать, пока они вырастут. Ничего не поделаешь, до завтра тебе придётся походить лысенькой… — Я развязываю и снимаю с шеи пёструю шёлковую косынку. — Вот, я тебе платочек повяжу.

Девушка покрывает Маше плечи белой накидкой. Маша не успевает и пикнуть — её коса уже отрезана под корень, а девушка проворно и уверенно ведёт узкой головкой бритвы от лба к макушке. Бритва, негромко жужжа, оставляет за собой полоску гладкой, чуть голубоватой кожи, тёмные пряди волос падают на пол, скатываясь с накидки. Другая рука девушки придерживает снизу Машин подбородок, чуть поворачивает ей голову и наклоняет набок, когда бреет виски. Из глаз Маши катятся крупные слёзы. Я вытираю их и успокаиваю её.

Девушка покрывает маленький, туго обтянутый кожей череп Маши бесцветным гелем, поверх геля распыляет аэрозоль, который, застывая, превращается в плёнку. Я несу Машу под «колпак». Все три часа я сижу рядом с ней и развлекаю её, как могу: пою ей, рассказываю анекдоты, просто разговариваю с ней. После процедуры девушка снимает с головы сонной Маши плёночку и стирает салфеткой гель, я повязываю ей, как и обещала, шёлковую косынку и несу в палату.

Чья-то рука легонько трогает моё плечо, я вздрагиваю и поднимаю голову. Рядом стоит доктор Жданова.

— Натэлла, вы не голодны? — спрашивает она вполголоса. — Мы с Эллой идём в кафетерий. Если желаете, можете присоединиться к нам.

Уже три часа дня, завтрак уже давно растаял в моём желудке. Я проверяю: Маша спит.

— Спасибо, Диана Сергеевна, я с удовольствием.

Через пять минут мы втроём сидим за круглым белым столиком. Доктор Жданова и её дочь Элла едят творог со злаками и изюмом, а я — маленькую треугольную кулебяку с куриным мясом и картошкой. Мать и дочь очень похожи, они даже подстрижены одинаково. Их можно принять за сестёр-близнецов, и только при внимательном рассмотрении видно, что одна из этих «сестёр» старше.

— Я ещё раз извиняюсь за тот случай, — говорю я. — Но мне это было очень, очень нужно.

Доктор Жданова, набрав творог в ложечку, аккуратно отправляет его себе в рот.

— Вы тогда, помнится, сказали, что вам это нужно для того, чтобы разобраться в себе. Ну, и как? Разобрались?

— Вы знаете, я открыла в себе очень много нового, — говорю я. — Много новых способностей, желаний. Я познакомилась с семьёй этой женщины, Алисы Регер. Теперь это моя семья. Я люблю Вадима и Лизу и не представляю себе жизни без них.

— Гм, а они? Кого они видят в вас — их покойную жену и мать или всё-таки вас саму?

— Я думаю, они понимают, что я не Алиса, хоть и очень похожа на неё. Вадим никогда не называет меня Алисой. А Лиза… Знаете, как только она меня увидела, она сразу же назвала меня мамой, прилипла ко мне и больше не отпустила. Я думаю, она видит все мои отличия от Алисы, она не может их не видеть, но при этом она всё равно называет меня мамой.

— И как вы к этому относитесь?

— Знаете, если Лиза хочет, чтобы я была её мамой, я буду ею. Расстаться с ней теперь для меня уже немыслимо.

— А как же ваша прежняя семья?

— Моих детей я по-прежнему люблю и не собираюсь бросать, если вы об этом. Были временные проблемы с дочерью, но теперь, я думаю, у нас с ней всё наладится. Что касается Эдика… Боюсь, наш брак разрушен. Он уже подыскал себе невесту, и они, похоже, ждут ребёнка. Ничего, кроме развода, не остаётся.

Доктор Жданова собирает остатки творога с тарелки.

— Значит, вот как у вас всё сложилось… Мне очень жаль, что вы с мужем расстаётесь. Сочувствую вам.

Я отправляю последний кусочек кулебяки в рот и запиваю соком.

— Спасибо, Диана Сергеевна, но я не думаю, что нуждаюсь в сочувствии. Может, всё это и к лучшему. Одно я могу сказать точно: столкнись со всем этим прежняя Натэлла Горчакова, вряд ли она смогла бы выстоять. Она сломалась бы. А я — теперешняя я — не сломаюсь. Всё сложилось так, как сложилось, и ничего уже не повернуть вспять. Нужно двигаться вперёд, просто жить дальше и стараться брать от жизни максимум радости. И доставлять радость другим. Не надо мне сочувствовать, доктор. Я построю свою жизнь так, как я мечтаю, и мои дети тоже будут счастливы — я всё для этого сделаю. Думаю, теперь мне это по силам.

— Что я могу сказать? — разводит руками доктор Жданова. — Могу только пожелать вам успеха во всех ваших делах и в творчестве. И счастья в личной жизни, разумеется.

— А вот за это спасибо, доктор.

Когда я возвращаюсь в палату к Маше, она уже не спит — сидит в постели, а в её огромных глазах — тревога и испуг.

— Мама, где ты была? Я проснулась, а тебя нет…

— Я только ходила перекусить, — успокаиваю я её. — Я с тобой, Машенька, я никуда не денусь.

— Ты никуда не уйдёшь?

— Нет, солнышко, я ни на шаг от тебя не отойду. Ничего не бойся.

В девять вечера Элла приносит Маше две капсулы, розовую и белую.

— Чтобы не болела головка, и крепко спалось.