Перемирие

Причины такой дискриминации я не поняла. Впрочем, особо и не пыталась: стоило нам войти в большой зал для приемов, как у нас возникли серьезнейшие проблемы. Желающих оборвать нам руки, от души врезать по плечу или снять небольшой ролик «на фоне тех самых Демонов» было просто немерено. «Оборотни» майора Беккера, командиры особо отличившихся при обороне системы кораблей Шестого флота, операторы оружейных комплексов Ключей и несколько сотен гражданских лиц в буквальном смысле рвали нас на части. И, что самое обидное, слоняющиеся рядом с нами парни Иевлева нам не помогали!

В общем, к моменту, когда к нам подошел генерал Роммель, мы чувствовали себя ничуть не лучше, чем после «горячо любимых» тренировок в центрифуге в Комплексе на Нью-Джорджии.

Видимо, «парадное» выражение, которое я натянула на лицо при виде двигающегося к нам начальства, смотрелось не очень убедительно, так как, галантно поцеловав мне ручку, командующий ВС Лагоса ехидно ухмыльнулся:

– Что, устали? А каково нам, публичным персонам, представляете?

– Ага, – мечтательно пробормотал Шварц. – Лимузины, женщины в вечерних платьях, дорогой коньяк и ежедневная обжираловка на халяву! Адский труд…

Роммель запнулся на полуслове, вытаращился на Гельмута, провожающего взглядом очередную красавицу в чем-то невообразимо воздушном, и расхохотался:

– Гельмут! Вам что, надоела ваша ненаглядная демоница?

– Простите, сэр! А вы в курсе, сколько машин может контролить один лидер-пилот? – поинтересовался Аллес Капут.

– Насколько я знаю, подполковник Волков без проблем справляется с двадцатью.

– Вот!!! Значит, идеальное звено – это один Демон и девятнадцать Демониц. А у меня пока только одна.

– Так! Стоп! Если я не ошибаюсь, то лидер вашего звена – майор Стоун? – улыбнулся генерал.

– Капитан Стоун, сэр! – поправила Бренда.

– Не спорьте с начальством, майор! – хмыкнул командующий и, повернувшись к Гельмуту, добавил: – Значит, в ее звене может быть одна Демоница и девятнадцать… – или сколько она там контролит? – Демонов. Я почему-то уверен, что среди ребят четвертой очереди найдется достаточное количество желающих полетать с такой прелестной девушкой, как Бренда.

– Не найдется, сэр, – притворно вздохнула Горобец. – Ни одного. Ибо на щитах у Бренды… знаете кто? Вот этот гнусный многоженец! Отсюда следует, что любая попытка впихнуть в их звено мужчину заранее обречена на провал. А так как подвергать опасности молодежь Стоун по доброте своей души не будет, вам придется принять эту извращенную гельмутовскую модель.

…Толпа, собравшаяся вокруг нашей компании, перестала ржать только тогда, когда оркестр Гринфилдской консерватории заиграл гимн Независимой Системы Лагос и на трибуну, установленную на небольшом возвышении, поднялся Элайя Фарелл. Мгновенно посерьезнев, мы повернулись к президенту и… растерянно посмотрели на генерала Роммеля.

– Нет, никакого построения не будет… – усмехнулся командующий. – Все будет тихо, спокойно, по-домашнему.

Тот, кто придумал новую концепцию приема, был чертовски талантливым типом – уже с середины приветственной речи президента на лицах присутствующих начали появляться растерянные улыбки, а к моменту, когда на трибуну поднялся генерал Харитонов, зал пребывал в состоянии грогги. Ибо Фарелл не вещал, а говорил. Просто и по существу.

В его речи не было пафоса, пустопорожних фраз и лозунгов. Он не горел праведным гневом по отношению к Циклопам. Не восторгался героизмом защитников системы. Ни к чему не призывал. Не делал эффектных «точек», не произносил подходящих цитат или слоганов. Зато в каждом произнесенном им слове была Искренность. И… чувства. Чувство любви к своей планете и населяющим ее людям. Чувство благодарности к тем, кто пилотировал боевые корабли, управлял погрузочными и заправочными комплексами орбитальных крепостей, корпел над чертежами новых видов вооружений и писал управляющие программы для ремонтных роботов.