Перемещенное лицо. Триада

– Если ты пойдешь к ювелиру-вампиру, то нет, – зевнул Гай, покосившись на его руку, где вроде как голубел в некоем диапазоне мерседесовский значок. – Часть камешков оставь… на черный день.

– У вас?

– Лучше в банке. Вклады страхуются.

– А можно твоей маме солнечник подарить?

Гай расхохотался:

– Еще в серебро оправь! Он не зря так называется. Нет уж, что угодно, только не солнечник. Лучше уж кровавик.

– Ну кровавик. Ты лучше знаешь, что ей понравится.

– А Дане подари солнечник, – посоветовал Гай, – тогда весь город точно решит, что ты хочешь на ней жениться.

– Дана мне нравится, – проворчал Дан, – но не настолько. Я хочу ее как-то отблагодарить. Сделать приятное. И Муна тоже.

– Муну подари лазурь. Самый мужской камень. И все равно тебе оставшегося хватит на всю жизнь.

– А тебе?

Гай вдруг стал очень серьезным.

– Мне ничего не дари, пожалуйста. Ты спас меня, помнишь?

Дан кивнул. Не хочет – не надо. По-мужски. По-дружески. Ошизеть: мало попасть в другой мир, мало влюбиться в катану, да еще взаимно, мало дракону, словно кошке, горлышко чесать – нет, надо еще подружиться с вампиром. Пикантная подробность – с вампиром, который знаком со вкусом его крови. А еще страннее – решить, что подружился. После армии Дан словом «друг» не бросался. Был Сашка – прежде всего Сашка. Олигарх – это уже другое.

– А у тебя есть друзья, Гай? Или у вампиров настолько иная мораль, что в ней нет места дружбе?

– Есть. То есть место. А друзей у меня нет.

– Это нормально? Ты прости, что я такие вопросы задаю…

– Нечего прощать. Это не очень нормально. Но с друзьями у меня как-то не складывается. У нас есть своя иерархия, хотя и более естественная, чем у людей, потому что зависит от наших возможностей. В общем, в моем положении довольно трудно отличить дружеские чувства от подхалимажа. Я – высший вампир, Дан.

– Способный к трансформации, это я помню. Ты, получается, своего рода… герцогиня?

– Своего рода, – засмеялся Гай. – Я самый завидный жених не только в этом городе. А у тебя были друзья?

Наверное, целый час Дан рассказывал ему о друзьях, о том, как их становилось все меньше, пока не остался один Витька. Меч в это время лежал на коленях.

– А мама права, – невпопад заметил Гай, – тебя надо показать Гаркелю. Не спрашивай почему, я не могу тебе сказать. Гаркель видит многое, чего не видим мы… Связи, например.

– Вампир-маг?

Гай испугался. Проболтался? Страшная вампирская тайна? Может, им не положено иметь магов, может, этого не знают люди. Ну так и не узнают, по крайней мере от Дана. Гай подумал о том же и успокоился.

* * *

Он последовал всем дельным советам. Подарил маме и папе Литам по кровавику, сильно похожему на рубин, Муну – лазурь, которую Дан бы назвал сапфиром, Дане – солнечник, выставил угощение солдатам, сдал несколько камешков, оставшихся от продажи большинства, и чертову уйму денег в два солидных банка, один из которых держал вампир, зарегистрировал в магистратуре меч и таскал его с собой с превеликим удовольствием. Но бегать от гипотетической опасности не стал, а снял себе чистую комнату в одном из трактиров с короной. И накормил Шарика морковным пирогом.

Он спокойно ходил по темным улицам. Истребителей вампиров вроде бы временно истребили, а сынки не нападали на мужчин, вооруженных всерьез. То есть мечом. Дан очень быстро перестал чувствовать себя нелепым с катаной на поясе. Кинжал он оставлял дома – вот и дом появился! – а расстаться с мечом не мог. Не хотелось оставлять его скучать.

Называть катану именем прежнего владельца Дан раздумал. Сволочной был мужик, если разобраться. Чуть что – за меч хватался. Использовал такое оружие для убийства – ведь не окажись на пути клинка живота Гая, знакомство меча и Дана было бы очень кратким, и ему это очень не нравилось. Им. Катане – тоже. А что? Мы в психушке или где? В психушке возможно все, в том числе душа у холодного оружия.

В один прекрасный момент Дан вдруг понял, что начал привыкать. Это бы ладно, он, чай, не нервная барышня, а мужик тридцати лет, способный адаптироваться к обстоятельствам. Ну делов-то – мыться не в душе, а в тазике по частям, не писсуаром пользоваться, а ночным горшком с крышкой, как у бабули в Закаменке. У нее и бани не было, так что именно в тазике и именно горшок. А потом внучек дорос до ведра в сенках, причем без крышки.