Перемена мест

Очевидно, эти мысли каким-то образом отразились на моем лице, однако Денис Апарин все понял по-своему.

– Вы не подумайте, Яков Семеныч, я не из-за денег туда иду, – поспешно сказал он. – На одной изюмовской жопе, – Денис с досадой пнул пачку, – я куда больше могу заработать. Просто осточертел весь этот бардак! Киоски эти наглые на каждой улице, детки грязные милостыню просят. Куда не кинь – либо голубые, либо жирные ворюги, либо иностранцы. Опять же инородцы кругом, на шею сели, все эти Марковичи, Вольфовичи, Боруховичи…

– Семеновичи, – с готовностью продолжил я ряд. – Семеновичей забыл, Дениска. Нехорошо.

– Это вы напрасно, Яков Семеныч, – глухо сказал Апарин. – Я же в общем говорю, для примера… Вы же знаете, против вас я ничего не имею. Я за вас кому угодно башку проломлю, только скажите.

– И фюреру своему – тоже? – полюбопытствовал я. Апарин ничего не ответил. Он сосредоточенно взялся опять за пачку с Изюмовым.

– Ладно, – подвел я черту. – Спасибо хоть на этом…

Чтобы сегодня больше не встречаться с патриотическим Денисом, я не стал делать круг по этому ярусу, а сразу поднялся на второй этаж. Народу здесь было особенно густо, и метров двести по кольцу пришлось продираться, как в вагоне метро в часы пик. Затем коридор образовал широкую пойму, и я смог наконец отдышаться. На втором этаже царили детективы – самые разнообразные, толстые и тонкие, всех форм и расцветок.

Королем этажа было издательство «Унисол», наладившее бесперебойный выпуск сразу шести зарубежных детективных серий. Приди я сюда без серьезного дела, я бы не удержался и прикупил пару новинок – просто для коллекции. Сами по себе вещи, выпускаемые в «Коллекции» «Унисола», ничего особенного не представляли – но книгу было приятно взять в руки, перелистать, полюбоваться ей… Это подкупало всегда очень многих, иногда даже и меня. Умом я понимал, что в книге главное – содержание, однако на практике не всегда мог удержаться. Всякий раз я уговаривал себя, что, мол, вдруг ЭТА книжка окажется хорошей? И всякий раз, прочитав несколько страниц, ставил на полку для украшения интерьера.

– О-о, Яков Семенович! – шумно обрадовался старший из продавцов за большим прилавком «Унисола». Это был Саша Егорьев – юноша с конским хвостиком на голове и с титановым кубиком-кастетом, аккуратно пристегнутым к поясу. С виду кубик выглядел сувенирной безделицей, но я-то знал, что им можно причинить много неприятностей. Что поделаешь: запрет на огнестрельное оружие не снимал всех проблем, и иногда на этажах между продавцами и слишком бесцеремонными дилерами вспыхивали стычки – тихие (чтобы не вмешивалась охрана) и безжалостные. Правда, сегодня на этаже было спокойно. Пока.

– Привет, Санек, – негромко произнес я. – Чем порадуешь?

– Да ничем особенным, – развел руками Егорьев. – Вышел новый том «Коллекции», но, по-моему, полное барахло. – Он ткнул пальцем в целлофанированный переплет, па котором был изображен пистолет в луже крови, а надпись гласила «Эдгар Лоуренс. Грязные-грязные руки».

– О чекистах, что ли? – поинтересовался я. – Разоблачительный роман? Ну да, третий том трилогии.

Егорьев испуганно схватил книгу и бегло ее перелистал.

– Нигде не написано, что третий, – с облегчением проговорил он. – А то бы из меня душу вытрясли. Где, мол, первые два… Кстати, – с внезапным сомнением он взглянул на меня, – с чего это вы взяли, будто книга разоблачительная, да еще и про чекистов?

– По названию определил, – беззаботно сказал я. Грех было не разыграть серьезного Санька. – Выражение Дзержинского помнишь? Ну, так вот: твой Эдгар Лоуренс просто обязан опровергать это выражение, и не меньше, чем в трех томах. Первый должен называться «Горячая-горячая голова», а второй, соответственно, – «Холодное-холодное сердце». Понял?

Егорьев сосредоточенно пожевал губами.

– Угу, – произнес он через несколько секунд. – Шутка. Понимаем. Я тащусь. – Лицо у него при этом было похоронное: он уже сообразил, что я шучу, но пока еще не въехал в смысл моих слов.

Мне стало неловко, как будто я вытянул у грудничка погремушку. Иногда люди, начисто не понимающие шуток, даже моих, меня пугают. Они словно бы живут в ином измерении, где все слова имеют только одно значение, не больше. И где люди не умеют улыбаться, когда им плохо или, тем более, хорошо. Холодный, стерильный, кладбищенский мир. Диктатура Снежной Королевы.

Я осторожно стал отодвигаться от прилавков «Унисола» и сам даже не заметил, как попал к стеллажам с отечественным детективом. Тут покупателей было не в пример меньше, и каждого нового продавцы не уставали приманивать. Увидев меня в приятной близости от своего прилавка, незнакомый молодой книготорговец в черном батнике, с серебристой цепочкой на шее, тут же проговорил, таинственно понизив голос:

– Есть надежный проходняк. С каждой пачки наварите по сто штук. Гарантирую, берите.

Он, не мешкая, всучил мне том в темно-синем супере. На супере кремлевская башня была взята в аккуратное перекрестье оптического прицела…