Перелом. От Брежнева к Горбачеву

А вот в Москве борьбы не было: там просто уже никому и не с кем было бороться. Андропов умер, Черненко умирал, Устинов болел. Неожиданно в сентябре от руководства Генштабом был отстранён маршал Огарков и послан подальше от Москвы командовать войсками вновь созданного «Западного направления» . Наступало междуцарствие и Горбачев пока не высовывался. Громыко оставался у руля внешней политики один и медленно уступал не кому— нибудь, а обстоятельствам, которые под напором Вашингтона складывались все хуже и хуже.

И главной темой закулисных дебатов той осенью было возвращение за стол переговоров в Женеве по ядерным вооружениям. В том, что возвращаться придётся, сомнений ни в МИДе, ни в министерстве обороны практически не было. Спорили лишь о том, как это лучше сделать без потери лица, и нет ли возможности заставить американцев заплатить за это хоть какую— то цену.

На совещании в Генштабе 27 октября 1984 года было решено предложить американцам рассматривать стратегические, космические и евростратегические вооружения в комплексе. Но при этом строго обусловить сокращение стратегических вооружений и ракет средней дальности отказом США от создания и развёртывания вооружений в космосе . Это была та самая цена, которую должны были заплатить американцы за возвращение советской делегации в Женеву.

Правда были и скептики, в том числе в МИДе, а среди них ведущие переговорщики по ядерному разоружению –Карпов и Квицинский. Их анализ показывал, что урвать что— либо нам вряд ли удастся. В таких переговорах больше заинтересован Советский Союз, и если уж кому— то придётся платить, то это будет Москва.

Прежде всего потому, что в её интересах остановить или хотя бы задержать развёртывание американских Першингов в Европе. А отсутствие переговоров по стратегическим вооружениям  может нанести серьёзный ущерб интересам СССР. Американцы не ратифицировали Договор ОСВ— 2, и паритет по стратегическим вооружениям, которого так долго добивалась Москва, может быть нарушен ими в любой момент. Тогда нам придётся браться за создание новых программ вооружений, а это грозит серьёзными последствиями для советской экономики. Тем более что рейгановская программа СОИ ставит под вопрос дальнейшее существование Договора по ПРО.

Отказ от переговоров был невыгоден нам и с политической точки зрения. Общественное мнение на Западе всё больше осуждало Советский Союз, и движение против размещения американских ракет пошло на убыль.

Но голос скептиков услышан не был. В середине ноября Политбюро утвердило эту расплывчатую формулировку, но одновременно поручило Громыко на встрече с Шульцем добиться более приемлемой формулы предмета переговоров, особенно в отношении космоса. И уже 17 ноября посол Добрынин передал послание Черненко Рейгану с согласием приступить к новым переговорам, как по ядерным, так и по космическим вооружениям.

После краткого обмена мнениями между Москвой и Вашингтоном было опубликовано сообщение, что для выработки совместного понимания целей и предмета этих переговоров Шульц и Громыко встретятся в начале следующего года в Женеве. В общем, предстоял большой торг.

Таким путём Советский Союз возвращался за стол женевских переговоров.

* * *

Время шло и растянувшееся угасание Черненко превратилось в агонию режима. 20 декабря умер Устинов . Но Москва уже настолько привыкла к похоронам советских руководителей, что на его смерть и внимания особого не обратили. А вот Андрей Андреевич сильно переживал. Устинов, пожалуй, был единственным человеком, к которому он питал нечто вроде дружбы — больше даже чем к Андропову. Хотя надо сказать, что сталинская школа напрочь вытравила у Громыко такие обычные человеческие чувства, как дружба, товарищество и любовь. Однако все последнее десятилетие они держались друг за друга. Вместе определяли жесткий советский курс в международных делах, вместе задумали и осуществили вторжение в Афганистан, размещение средних ракет в Европе, уход с женевских переговоров, хотя Громыко все это не особенно нравилось. Но он соглашался с ними, потому что всю жизнь старался быть на стороне сильных. И вот теперь его друзья — приятели предали его: один за другим ушли в небытие — сначала Андропов, а потом Устинов, оставив его одного с их воинствующей политикой на руках. И что же теперь — ему одному отдуваться за всех?

Но это не было в характере Андрея Андреевича. По своей натуре он не был борцом. Да и надежной опоры в Политбюро у него теперь не было. Так, один только имидж старейшего члена советского руководства, патриарха советской внешней политики. Но там все были старейшие и патриархи, а провалы в международных делах становились все более очевидными даже для кремлевских руководителей.