По второй проблеме. В рамках уровня в 6000 ядерных боезарядов для всей стратегической триады мы предлагаем иметь на МБР не более 3000 — 3300, на БРПЛ –не более 1800 — 2000, а на тяжёлых бомбардировщиках – не более 800 — 900 боезарядов.
В Вашингтоне мы с президентом подписываем 2 документа: договоренность по ПРО и соглашение по ключевым положениям сокращения СНВ.
В общем, коротко и ясно. Однако. Хотя предложенная Горбачёвым формула по ПРО была более мягкой по сравнению с Рейкьявиком, смысл её был тот же — жёсткая увязка. Что же касается СНВ, то предложенные подуровни означали по сути дела слом существующей структуры стратегических сил США. Для американцев это были неприемлемые предложения.
Таким же жёстким был и ответ Шульца. Он упорно повторял прежнюю американскую позицию, всячески подчёркивая, что СОИ –любимое детище президента Рейгана и разговор о её судьбе нужно вести с ним самим напрямую. А по СНВ предложил договориться об общем подуровне для МБР и БРПЛ в 4800 боезарядов, оставив, таким образом, 1200 боезарядов для тяжёлых бомбардировщиков. В этом случае он обещал снять американское предложение об установлении отдельного подуровня на МБР. Это была, хоть и небольшая, но подвижка. Однако по мнению советских военных, установление такого подуровня означало бы слом сложившейся структуры стратегических сил СССР.
Дискуссия в таком сюрреалистическом ключе продолжалась довольно долго. Обе стороны снова и снова повторяли старые, уже набившие оскомину позиции. И по истечении трёх часов Горбачёв, будучи уже явно заведённым, неожиданно сменил тему.
Он выложил на стол увесистый доклад госдепартамента «Деятельность по распространению советского влияния», в котором вся политика перестройки за последние два года рисовалась, как коварная пропаганда с целью обмануть доверчивый Запад и подготовить почву для продолжения советской экспансии. При этом резко поставил вопрос о недопустимости подобного рода публикаций на официальном уровне, сеющих недоверие к происходящим переменам в Советском Союзе и рисующим его в образе врага. Шульц, естественно, в долгу не остался и началась острая полемика со взаимными упрёками и обвинениями, перемежаемая воспоминаниями о советском вторжении в Афганистан, инциденте со сбитым корейским самолётом и шпионскими полётами американских У— 2.
После такой разминки, продолжавшейся более трёх часов, госсекретарь осторожно поднял вопрос о сроках предстоящей встречи в верхах. Рейган, сказал он, был бы готов принять Горбачёва в конце ноября и хотел бы, чтобы гость посетил не только Вашингтон, но и проехал по Америке.
—
Невозмутимый Шульц ответил, что будет подписан Договор по РСМД, будут встречи с президентом и, возможно, будет создан какой— то вариант рабочих групп для обсуждения текущих вопросов.
—
—
Тогда Горбачёв выразил сомнение в необходимости проведения саммита без достижения договоренности по стратегическим вооружениям. Подписание Договора по РСМД это не причина для встречи в верхах. «Люди во всём мире, — горячился Горбачёв, — не поймут: руководители двух держав постоянно встречаются, а дело стоит на месте. Особенно проблема СНВ, которая, как Вы и как я говорили, является центральной, и не только для наших взаимоотношений, но и для всего мира». Поэтому он не может обсуждать сейчас дату встречи с Рейганом в Вашингтоне.
Столь жёсткого поворота дел американцы явно не ожидали. Но Шульц решил не сдаваться и ответил, что в таком случае можно найти другие способы подписания Договора по РСМД, который практически готов. И намекнул, что его могут подписать министры или главы делегаций.
Встреча в верхах повисала в воздухе, а в советско— американских отношениях назревал очередной кризис. В Екатерининском зале наступила гнетущая тишина. Чтобы разрядить обстановку, советский посол в Вашингтоне Ю.В. Дубинин подошёл к Горбачёву и тихо произнёс:
Горбачёв кивнул и в завершении, как бы давая понять Шульцу, кто есть кто, сказал: