Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Поэтому, узнав, что вместе с Шеварднадзе в Хельсинки приедет его жена Наннули, Шульц сразу же сказал своей жене О'Би, что им нужно установить «добрые, человеческие отношения с четой Шеварднадзе. Они оба грузины, а грузины общительные люди». И это сработало. Новый министр вёл себя не как советский чиновник, а явил себя приветливым и общительным человеком.

Однако речь, произнесённая Шульцем на конференции, насторожила Шеварднадзе. В ней госсекретарь в резких тонах обвинил Советский Союз в нарушении прав человека, перечисляя один за другим двенадцать случаев произвольных арестов советских граждан. Потом Шеварднадзе спросит его:

— Вам обязательно нужно было произносить такую речь?

— Да,ответит Шульц, — я должен был сказать правду.

На следующий день они встретились в резиденции американского посла на берегу Финского залива. И тут, пожалуй, впервые Шеварднадзе блеснул юмором, который сослужит ему хорошую службу и в дальнейшем. Не знаю по какой причине — обычно телохранителей не представляют, — но Шульц подвёл к советскому министру стройную, симпатичную девушку в строгом брючном костюме и торжественно произнёс:

-х очу представить Вам свою лучшую телохранительницу.

Шеварднадзе быстро взглянул на миниатюрную девушку и огромную, глыбообразную фигуру госсекретаря и тут же отреагировал:

— Наконец— то я убедился, что внешняя политика Америки находится в надёжных руках. 

 Посмеялись. Потом перешли в зал заседаний, и тут произошло первое нововведение в советско— американском переговорном процессе. В зале появилась будка для одновременного перевода — теперь его можно было слушать через наушники. Все предыдущие десятилетия переговоры велись так: Громыко говорил по— русски, а переводчик, сидевший рядом, переводил его речь на английский. Потом говорил госсекретарь, и, несмотря на то, что Громыко хорошо знал английский, все равно следовал перевод. Теперь время для обмена мнениями увеличивалось вдвое.

Шеварднадзе положил перед собой толстый фолиант «разговорника», подготовленный в МИДе, и страница за страницей начал читать. Правда, заметил с извиняющейся полу усмешкой, что сам не все понимает, что там написано. Это был первый и единственный раз, когда он пользовался «разговорником», хотя его всякий раз готовили для него.

О самих переговорах писать нечего. Позиция США ничем не отличалась от того, что сообщал посол Добрынин в своей беседе с Шульцем почти месяц назад. Но госсекретарь держался приветливо и явно хотел понравиться министру. Он выступал за проведение советско— американских консультаций по Азии и Африке, за переговоры по Никарагуа и Берингову проливу, за прогресс на переговорах в Женеве, Вене и Стокгольме. Ну и, разумеется, он с нетерпением ждал приезда Шеварднадзе в Нью— Йорк. В общем, жёсткий Шульц был воплощением мягкости: на всё старался отвечать «да».

А Шеварднадзе изображал из себя прилежного и внимательного ученика, хотя старался при этом строго придерживаться заданной в Москве линии. Но делал это в отличие от Громыко в мягкой, обтекаемой форме. Если Шульц предлагал что— то неприемлемое, Шеварднадзе отвечал примерно так:

— Мы придерживаемся другой точки зрения на это. Но проблему надо решать. Подумайте над тем, что я сказал, а мы обдумаем то, что Вы сказали. Может быть, следующий раз нам удастся сблизить позиции.

При этом новый министр, как иронизировали его советники, временами пробовал «кусаться». Например:

— На вашей стороне, г— н государственный секретарь, опыт, а на нашей — правда.

Когда дошли до Стокгольма, Шеварднадзе сказал: