Перелом

Что-то его беспокоило. Мысли едва ворочались, а нужно было вспомнить что-то важное. Он попробовал наморщить лоб – в ответ голова ударила набатом. И тут всплыло: из темноты на него таращилась зелеными глазами рыже-белая усатая и лохматая морда.

Глаза открылись сами. Чума дернулся всем телом, простонал от боли и с трудом повернул голову набок. Привидится же такое, прости Господи!

Он лежал дома, на своей постели. На столе горела свеча, и свет ее принес в его душу спокойствие. Фаддей облегченно вздохнул: все в порядке. Рядом сидела Варвара с рушником в руках. Где-то брехала собака, а соловьи и цикады силились перепеть друг друга. Хорошо.

Заметив, что он открыл глаза, жена засуетилась.

– Фаддеюшка! Ну, слава тебе, Господи! Очнулся! На– ка, выпей сбитню. С медом. Настена готовила, лечебный. Тебе враз полегчает.

Чума с жадностью выхлебал кружку сладковато-горького сбитня. И впрямь стало легче. Странное похмелье, в первый раз такое. Да и Варвара больно ласковая. Она после попойки, конечно, всегда рассолу поставит и похмелиться даст, но вот так…

– Как же они так? Из-за твари этой чуть не убили совсем. Ничего, Господь все видит, выйдет ему боком! Привез черт хромой пакость – а ты и тронуть ее не моги. Из-за них все, из-за Лисовинов! – причитала Варвара, собирая на стол. – Ну, ничего, сейчас поешь, и совсем полегчает. Настена говорит, опасного ничего нет, быстро пройдет.

В голове Чумы скрипнуло, будто несмазанная телега с места стронулась, рухнули какие-то преграды, отозвавшись болью, на мгновение опять мелькнула бело-рыжая морда и разом навалилось все: он вспомнил.

Отчаяние, злость, обида, перенесенное унижение – все разом вспухло и вырвалось из забытья, снося по дороге и спокойствие, и благодушие, и чувство домашнего уюта. И все разумные мысли.

Чума, как лежал на кровати, так и залепил нагнувшейся к нему Варьке по уху. Сильно ударить лежа было трудно, но той хватило, чтобы потерять равновесие и с размаху сесть на пол. Варька ойкнула от неожиданности и боли в подранном Зверюгой заду и после короткого молчания растерянно поинтересовалась:

– За что?!

– Дура хренова! – рыкнул Чума, поднимаясь с постели.

– Я? Дура? – растерянно, но с закипающей обидой спросила Варька и вдруг сорвалась на крик. – Да, я дура! Таскала тебя на себе по дому, как лошадь ломовая! От помоев отмывала, к Настене пять раз бегала! Из-за тебя, скотины! А ты мне в ухо? Да пошел ты! – И, приложив мужа по лбу кулаком, отчего тот снова шлепнулся на лавку, схватила платок и выскочила из дома. Следом за ней шмыгнула испуганная Дуняша.

Чума выбрался из постели и смачно выругался. Навалившееся тяжелое похмелье не давало взять себя в руки. Жгла обида – на свою дурь, на судьбу, на Варьку. На Лисовинов, на десятника. На все и всех!

В душе снова разгорался огонь, и его требовалось срочно залить. Чума отправился в сени, где стояли братина с пивом и корчага с остатками браги. Здесь же хранился и большой глиняный кувшин необычной формы, который Чума привез когда-то из похода. В нем ждало своего часа заморское вино, крепкое и сладкое, запечатанное воском. Вообще-то их два таких было, но один распечатали, когда возвращение отмечали, а второй Фаддей берег на особый случай. Похоже этот случай наступил: такого позора, что претерпел он на подворье Алены, Фаддей раньше и представить не мог. Даже будущий бунт и все его последствия померкли перед этаким непотребством!

Закуски почти не нашлось, но Чуму это уже не слишком обеспокоило. После сладкого и непривычного пойла захотелось чего-то знакомого, и Фаддей, особо не раздумывая, залил в себя пару кружек браги. Прежний набат в голове стал смолкать, а вот хмельное бульканье усиливалось. Чума крякнул и, подумав, залил все изрядным количеством пива. Вроде немного отпустило. Фаддей пожевал хлеба, налил еще заморского вина…

Мда-а… Не вовремя, совсем не вовремя его потянуло в нужник. Идти не хотелось, но нутро не теща, с ним не поспоришь. Чума вздохнул и поплелся к порогу. Возвращаясь в дом, он основательно приложился о косяк двери, ругнулся, но все же сообразил, что пинать его не за что да и чревато, поэтому просто продолжил начатое.

В глубине души Фаддей понимал, что нарушает целую кучу непререкаемых заповедей поглощения хмельных напитков, веками выработанных сильной половиной человечества.

Во-первых, не пить в одиночку.

Во-вторых, не мешать напитки.

В-третьих, если мешать, то в сторону повышения крепости.

В-четвертых… А ну его к черту! Где тут заморское? И пиво?

Не часто такое с Фаддеем случалось, но всякий раз ничего хорошего не предвещало. И домашние ему под руку в таких случаях старались не соваться. Варвара, покрутившись во дворе и понаблюдав тайком за мужем, поняла, что и впрямь дело плохо. Но хоть и терзали ее нехорошие предчувствия, однако ж знала прекрасно – у мужа сейчас ничего не выяснишь.