Переливание сил

— Раз ты сидишь и молчишь, я буду читать. Удивительная эта книга — «Тигр снегов». Как плечо, болит?

— Плечо болит, зараза. А «Тигр» действительно хорош. Помнишь эту главу о религии: «Ом мани падме хум, ом мани падме хум». Вот уж действительно надо уметь видеть, а не писать. Писать легче. Но увидеть! Ну, читай... Черт с тобой. Я тоже буду читать. У меня «Дом без хозяина». Впрочем, чего читать, когда уже сходить мне. Я пошел. С дежурства позвоню.

А плечо продолжает болеть. До чего отвратная боль! Наверно, принимать начну — все пройдет. Хорошо, пока около кабинета никого нет.

— Здравствуй, Марта. Никого еще нет?

— Кузнецова с дочкой уже здесь.

— Ну вот с нее и начнем.

Как же мне объяснить ей, что перелом произошел повторно? Почему-то все считают, что снимок сделал — сделал все. А без снимка — недоработка. По тому же принципу: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек». По-моему, я сделал значительно больше, чем просто снимок. Сделал бы я снимок или не сделал — гипс бы я все равно снял. Мозоль костную мы уже раньше видели, и смещения кости не было. Сделал бы я снимок или не сделал, она все равно пошла б гулять. Сделал бы я снимок или не сделал, она все равно б упала. И конечно, получила бы или не получила новый перелом вне зависимости от снимка. И вообще, что за нелепость — объяснять больным все тонкости и детали лечения и диагностики? Это, как говорится, наши подробности. Ни часовщик, ни водопроводчик ничего не объясняют. И все прекрасно понимают, что ничего не понимают в этом. А в медицине все понимают. Человек, конечно, устроен много проще часов.

Чего-то я больно распалился. Самовзвод. Надо ведь когда-нибудь разрядиться. Хоть внутри. А так, если эмоции копить без реакции, все там остается и в виде осадка на сосуды-то и садится. (Хм.) А плечо болит и болит. Даже сильнее болит. Да еще Кузнецова эта.

— Входите, пожалуйста. Ну, как твои дела, Леночка? Гипс лежит хорошо. Болит? Нет. Осталось тебе еще семь дней ходить с гипсом.

— Доктор, а когда можно будет снимок ей сделать? — это вступила мама.

— Ну, пока гипс лежит, снимок не нужен.

— Но ведь надо же знать, как идет срастание.

— Костная мозоль за гипсом не видна на снимке.

— Но ведь мы ничего не делаем.

— Мы делаем для вашей дочки все, что полагается в подобных случаях.

— Может быть, ей надо принимать что-нибудь?

— Я же вам уже говорил, что если понадобится, то мы ей назначим.

— Я не понимаю, почему не назначить какие-нибудь лекарства, которые ускоряют заживление.

— Ей это не нужно.

— Ну, хорошо. До свидания, доктор.

— До свидания. Позовите, пожалуйста, следующего.

А ведь самый раз выругаться. Так нервирует эта боль, а тут еще сдерживайся. А может, и стенокардия. Может, выпить немножко спирта? Он ведь снимает спазмы. Пожалуй, сейчас уже спирт не поможет. Нужен валидол.

— Марта, будь добра, поищи где-нибудь валидол, а я пока буду принимать.

Пока Марта раздобывала валидол, я принял еще пять человек. Но разве это был прием? Рука уже болела зверски. Я принимал и ходил. И гладил руку. Боли от этого не уменьшались. Больнее, больнее становилось. В карточки я ничего не писал.

Болит. Болит. Сейчас уже очень, слишком болит. Это, конечно, стенокардия. Надо лечь. Ходить нельзя. Больно очень — не могу лечь.

— Принесла валидол? Спасибо большое, Марточка. Ну-ка попробую. Когда-нибудь надо же начинать. До чего же противен! Жжет. Мята.

Боль не проходит. Надо подождать несколько минут. Не может же он сразу действовать. Не надо было принимать сегодня Кузнецову. Но я и не мог сказать: у меня болит сердце, поэтому таких больных я стараюсь не принимать. Вообще-то она волнуется, и это естественно. У дочки второй раз перелом на том же месте. Она и не может понимать «наших подробностей». Договориться со всеми можно. В конечном итоге все дело во внутренней культуре, в душевной тонкости.

— Марточка. Боль становится весьма неприятной. Валидол ни хрена не помог. Если тебе не трудно, поищи где-нибудь нитроглицерин. Я тебя сегодня загонял, а?

Если это стенокардия — где же знаменитая тоска? Ведь во всех учебниках пишут, что при стенокардии бывает симптом «предсмертной тоски». Приятное ощущение! Но у меня этого нет. Но, кажется, если нет «страха смерти», то уже есть маразм. Надо лечь.

Нелепый это вид: ходит здоровый байбак по кабинету и манерно плечо трет.

Хоть присяду на кушетку. И сидеть не могу. А по учебнику такое метание характерно для инфаркта. Если меня сейчас не отвлекут, я додумаюсь бог знает до чего.

Нитроглицерин тоже не помог.

— Марта, возьми у меня в портфеле трубку. Послушаю себя.

— Позвать кого-нибудь из врачей?

А когда лег, мгновенно ощутил в груди какое-то жужжание. Как волчок. Очень страшно. Нет, лежать нельзя. Какое страшное ощущение! Хуже боли. А ну-ка еще раз лягу. Опять. Послушаю сердце. Ничего не понимаю — что-то шумит безумно. Но это ужасное жужжание чувствую только, когда лежу. Надо лечь, вытерпеть и разобраться, что и когда шумит. Так. Шум синхронен. Сердце сжимается — в это время шум... В это время шум.

Разрыв?

Какая глупость! Хороший пульс. Нет слабости. Нет пота.