Перелет

— Да, в Берлине у меня начали открываться глаза, — продолжает рассказ дядюшка Пали, — я стал догадываться об истинных намерениях гитлеровцев в отношении нашей страны. И Харди помог мне, многое разъяснил, постепенно и я стал всерьез задумываться над происходящим вокруг. Правда, я по-прежнему думал, что солдат ничего не может изменить. А карьера моя в Берлине закончилась тем, что меня объявили персоной нон грата, и мне раньше срока пришлось покинуть Германию. Что же произошло?

В Берлине я подружился со своим ровесником, молодым польским офицером. Об этом стало известно фашистам. И немцы обвинили меня в том, что я передаю этому поляку секретную техническую информацию военного характера… А было это в 1939 году! Нацисты утверждали, что мое поведение несовместимо с немецко-венгерским братством по оружию…

На самом деле немцам просто не нравилась наша дружба с тем поляком. В июне 1939 года в Берлин с официальным визитом прибыл югославский регент — герцог Пал. В честь его был организован большой военный парад. Харди в это время в Берлине не было, таким образом, я замещал на трибуне венгерского военного атташе. Естественно, что мой друг поляк тоже был на трибуне, и мы с ним переговаривались… О чем мы могли говорить. Разумеется, о том, что видели на параде… Рассуждали о дальнобойности того или иного орудия… О скорости и проходимости танков и т. д. Словом, о том, что в подобных случаях приходит на ум. Правда, уже тогда мой коллега капитан ВВС Михай Надь сказал: «Послушай, Пали, разве ты не заметил, что немцы за тобой следят?»

Я, помнится, тогда просто плечами пожал, но из этого-то и разгорелся весь сыр-бор. Вероятно, сейчас подробности не так важны. А вскоре началась вторая мировая война, и 15 сентября 1939 года я очутился уже в Будапеште в Военно-техническом институте…

— Что за люди тогда там работали?

— Анализируя этот период своей жизни, я теперь сознаю, что запомнился он мне прежде всего горячими спорами в Хаймашкере. Там был расположен наш испытательный полигон, и там мы проводили эксперименты. Военно-технический институт в те годы размещался в здании, где сейчас находится Военное училище имени Мате Залки, на улице Белы Бартока. Наш постоянный маршрут пролегал между казармой и Хаймашкером. В офицерской столовой на полигоне мы вели бесконечные яростные споры. О чем? О ходе военных действий, о немцах… Это было уже в начале 40-х годов. Немцев у нас не было, и мы свободно могли высказывать свои мнения… В этой связи не могу не рассказать о поведении генерал-лейтенанта Хармоша, который был директором института. Однажды он, сидя во главе стола, молча слушал наш спор, во время которого мы говорили о том, что немцы неизбежно проиграют войну… А ведь он мог бы поступить иначе, даже был обязан…

— Ваш институт стал одним из центров зарождающегося движения Сопротивления военных?

— В какой-то мере да, но, справедливости ради, замечу, что открыто выражать свои взгляды мы могли из-за отсутствия в институте немцев. Поэтому вскоре я узнал, кто каких взглядов придерживается, и после событий 15 октября точно представлял, с кем могу иметь дело, не рискуя быть выданным гитлеровцам.

Скажу честно, и после 19 марта я еще тешил себя иллюзиями, что солдат не должен заниматься политикой, что я присягал регенту, а ему со своего места, вероятно, виднее, как поступать. И хотя развитие событий мне очень не нравилось, я продолжал молча тянуть лямку. Однако после 15 октября период бездействия для меня наконец закончился. Я считал, что регента устранили незаконным путем, теперь я не был связан присягой. В ночь с 15 на 16 октября я даже сгоряча решил идти в Крепость, чтобы сражаться против нилашистов и немцев с оружием в руках. Интересно, что мой непосредственный командир генерал-майор Михай Канотаи дал на это разрешение. Но прорваться туда я не смог, потому что Крепость была окружена немецкими танками…

Тогда я решил создать группу из своих единомышленников в институте. Насколько мне известно, аналогичным образом реагировали на салашистский путч и другие честные офицеры. Независимо друг от друга стали возникать группы патриотически настроенных военных, которые постепенно начали искать и устанавливать связь друг с другом… А ведь это было нелегко: немцы всюду совали свой нос, кругом тайные и явные нилашисты, которые в любой момент могли на нас донести. Тут приходилось понимать друг друга не то что с полуслова, но по едва уловимому движению век.