Перекресток в Никодимске

    Этим утром, торопясь на первый урок, она пробежала мимо не глядя. Сегодня это была литература, и, в принципе, можно было не спешить. Елена Андреевна ни слова не скажет про опоздание, но Ивова не могла себе такого позволить. Пока учительница вдохновенно рассказывала о символизме поэзии Бальмонта и Брюсова, Жанна втихаря читала на телефоне мемуары Маргарет Тэтчер. Её всегда восхищали сильные женщины, но до этого времени она увлекалась в основном историческими романами, посвящёнными разным великим королевам и императрицам, а теперь впервые дорвалась до мемуаров почти современного политического деятеля. Книга очень захватила. Хотя консервативные взгляды и строгая христианская мораль «Железной леди» были ей не очень близки, но изложенные в первых главах переживания, стремления и мечты были похожи на её собственные.

    Класс вяло реагировал на поэтические проблемы. Конечно, не было такой распущенности, как на классном часе, но и напрягаться на уроке Лайки никто не собирался. Тем более что урок был первым, и большинство учеников ещё толком не проснулось, привыкнув к поздним подъёмам на долгих летних каникулах. Елену Андреевну это раздражало. Влюблённая, как и все учителя, в свой предмет, она хотела получить отдачу, обратную связь от учеников, узнать, как они понимают символистов Серебряного века. Она любила читать стихи вслух, её красивый голос набирал в эти моменты особую силу и без микрофона был слышен даже за дверью кабинета, так что Гидра даже пару раз делала замечания, если оказывалась рядом. Часть учеников любила такие моменты и слушала с удовольствием, но вот вступать в дискуссию всё равно никто не спешил. Елена всё сильнее злилась, глядя, как учащиеся просто отсиживают положенные минуты, пропуская большую часть её монолога мимо ушей и слегка оживляясь только при чтении стихов. Уроки с прозой выходили получше, в ней был какой-никакой сюжет, а стихи детей трогали мало. Лайка не выдержала и решила расшевелить класс на последних пятнадцати минутах урока. Она заметила, что даже отличница Жанна с улыбкой что-то листает в телефоне, и обрушила свой гнев на неё:

— Ивова, оторвись, пожалуйста, от мемасиков в телефоне и расскажи нам о происхождении символизма!

    Жанна вздрогнула от неожиданности и тут же вскочила с места, поспешно прикрыв смартфон тетрадкой. Секунд десять она испуганно моргала, приходя в себя после неожиданного обращения, а затем уверенно заговорила:

— Символизм как направление искусства появился во Франции в конце девятнадцатого века, но в каком точно году, не помню; кажется, в восьмидесятых. Это был такой переходный вариант неофициального искусства между декадентством и будущим модернизмом. Как бы развитие декадентства, можно сказать. Там целый манифест на эту тему опубликовали, но вот кто автор — не помню, точно не Бодлер. В общем, символизм собрал в себе поэтов, не согласных с общепринятыми в обществе… с общепринятыми взглядами на поэзию. Появилось множество гениальных поэтов, из которых самыми яркими были Шарль Бодлер и Артюр Рембо. Поэзия символистов была в те годы очень мощной и даже шокирующей. Она быстро обрела популярность даже за пределами Франции и, как всё иностранное, оказала сильное влияние на русскую литературу, в частности, привело к возникновению русского символизма в виде сначала, как вы сказали, Брюсова и Бальмонта, а потом Андрея Белого и многих других поэтов.

    Елена Андреевна была приятно удивлена. С одной стороны, ответ явно выходил за рамки учебника, ясно свидетельствуя о дополнительной подготовке, с другой стороны, Жанна не затронула материал, изложенный в учебнике о возникновении символизма в России, о статьях Мережковского, о прозаиках символистах и о ряде других важных моментов. В любом случае внятный ответ был дан, и придираться к девочке не имело никакого смысла.

— Спасибо, Жанна, хороший ответ, садись, молодец! — сказала учительница, оглядывая класс и выбирая, кого бы ещё спросить в оставшиеся несколько минут урока.

— Лена Андревна, а можно прочесть стих моего любимого французского символиста? — неожиданно спросила Жанна.

    Класс, чувствуя спасение от дополнительных вопросов, одобрительно загудел, дружно желая послушать французского символиста. Елена Андреевна, не чувствуя никакого подвоха, обернулась и кивнула. В конце концов, она же хотела получить ответную реакцию. Да и дети зашевелились, пусть не совсем по теме, но всё равно уже хорошо.

Ивова повернулась спиной к доске и произнесла очень громко и чётко:

— Артюр Рембо, «ВЕНЕРА АНАДИОМЕНА».

Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,

Неторопливо появляется сперва

Вся напомаженная густо и ни слова

Не говорящая дурная голова.

И шея жирная за нею вслед, лопатки

Торчащие, затем короткая спина,

Ввысь устремившаяся бёдер крутизна

И сало, чьи пласты образовали складки.

Чуть красноват хребет. Ужасную печать

На всём увидишь ты; начнёшь и замечать

То, что под лупою лишь видеть можно ясно:

«Венера» выколото тушью на крестце...

Всё тело движется, являя круп в конце,

Где язва ануса чудовищно прекрасна!