Перекресток в Никодимске

— Грушавецкий, это муж завуча из вашей школы, Галины Григорьевны, знаешь такую? Так что и с учёбой у тебя могут быть проблемы, а я бы этого очень не хотел. Я понимаю твою обиду, помню, какая была замечательная клумба, но, к сожалению, мир устроен так, что в нём не бывает именно так, как нам хочется. Этот полковник — человек нехороший, злоупотребляет своим положением, чтобы нарушать правила. Но мы ничего с этим поделать не сможем. Все нормы соблюдать невозможно, так устроен мир. Помнишь, я сворачиваю налево на улице Ленина, когда маму с работы забираю? Так вот, там по правилам левый поворот запрещён, но ехать для разворота далеко, вот и поворачиваю, где удобно. Я тоже, получается, нарушитель; может, даже более опасный, чем этот полковник. Если всё делать по правилам, то ты сначала должна была на меня написать жалобы, как Павлик Морозов, но ты же этого не сделала, так ведь?

    Жанна, молча сидела, уткнувшись взглядом в стеклянную сахарницу на кухонном столе. Почему-то именно сейчас ей бросилось в глаза, что металлическая крышка на ней больше не блестит, затерлась, потускнела от частых прикосновений. Она почувствовала острое желание схватить эту крышку, посыпать порошком для чистки кастрюль и прямо сейчас довести до прежнего зеркального блеска, но вместо этого молча сидела потупив взгляд и слушала отца. Тот, не дождавшись ответа, продолжал.

— Прошу ради твоего же блага: оставь в покое этот проклятый джип. В мире будет ещё немало несправедливостей, и всех их точно не исправить. Важнее сконцентрироваться на своих делах, самой жить по совести и справедливости, а с остальными… Да бог им судья! Как говорится, каждому воздастся по делам его. Ну или как там на самом деле написано, я уже не помню, но ты меня поняла. Всё равно цветам на этой клумбе было плохо — чересчур много окурков и прочей дряни с балконов кидают. Я вот тут с мамой уже обсуждал, но тебе пока не говорили. Мы хотим этим летом купить домик за городом, где-нибудь у реки. Будет у нас что-то типа дачи. И там уже можно будет высадить клумбу, какую только захочешь, и никто её не потревожит. Ну как тебе идея, а?

— Отличная, пап,— рассеянно кивнула Жанна.— Я тебя поняла, больше ничего не буду никуда писать, обещаю!

— Ну, вот и хорошо,— с облегчением вздохнул отец.— Ты у меня умница и всё понимаешь.

    С тех пор черный «крузак» стал её проклятьем. Каждый раз, проходя мимо, она чувствовала возмущение и злость, без крайней надобности она никогда не выбирала эту дорогу. Только из-за кратчайшего пути в школу она ходила мимо этой машины, мечтая смыть её, словно присохшую грязь. Но после разговора с отцом она отчётливо понимала, на кого падёт подозрение, случись с машиной хоть что-нибудь, и не предпринимала никаких действий.

    Однако её жизненные интересы стали постепенно меняться. Фальшь, уродство и несправедливость виделись Жанне практически во всём. Постепенно она покинула некоторые группы в соцсетях, отписалась от каналов на YouTube, стал сокращаться круг общения. Мало что писала или комментировала в общем чате класса в WhatsApp. Разговаривать с подружками стало неинтересно, её не волновали новые модели «айфона», модная музыка и стильные шмотки. Она стала более резкой, подозрительной и раздражительной, принялась серьёзно изучать анархизм, историю протестных движений и революционной деятельности. Среди приятелей появились подпольные мастера граффити, с которыми она бегала по вечерам с баллончиком, создавая провокационные надписи. Родителям говорила, что ходит по вечерам гулять с собакой, и это срабатывало, пока год назад, в конце девятого класса, она не попалась патрулю ППС, когда она писала оскорбительную надпись на заборе неподалеку от городской администрации.

    Последствия были просто ужасны, её чуть было не выгнали из школы, не хотели брать в десятый класс. Только благодаря великолепному выступлению на математической олимпиаде и заступничеству Виктории Филипповны удалось избежать этого. За исключение активно высказывалась Галина Григорьевна, жена того самого полковника. До этого Жанна с ней особо не сталкивалась, так как в школе вела себя прилично и училась очень хорошо. Но тот день запомнила навсегда. Мать плакала и очень переживала, а отец впервые в жизни её сильно отругал. Она никогда не видела его таким, он выглядел по-настоящему испуганным, всегда такой веселый и спокойный, он стал совершенно другим человеком в этот день. Жанна пообещала родителям ни во что больше не в ввязываться, сосредоточиться на учёбе и саморазвитии.

    Они помирились и вместо покупки дачи уехали в путешествие. Две недели в Турции, неделя в Греции и неделя в Италии помогли ей успокоиться и забыть о тревогах. Её бурной волной захлестнули море, солнце, пляж и первая любовь. Но когда она вернулась, под балконом, словно зловещий риф, торчал чёрный «Лэнд крузер», о который каждое утро разбивалось её хорошее настроение.