Перехлестье

Василиса не была совсем уж бестолковой. Она понимала, что происходит, помнила со слов Грехобора и дэйна. Пожив в этом мире, поносив в себе дух колдуна, Вася перестала быть неосведомленной дурочкой.

— Сколько ты уже мучаешься? — спросила она.

— Четыре дня… — магесса судорожно вздохнула и снова попыталась что‑то сказать, но онемела, раздавленная тихим:

— Я возьму.

Лисака протянула открытую ладонь.

— Нет! Уходи!

Но Проклятый дар уже не слушался, рвался прочь из умирающего тела в новое, сильное и крепкое. Василиса крепко сжала ледяную ладошку:

— Все хорошо… отдай.

Из ее глаз текли слезы, но голос был тверд. Она ласково гладила измученную магессу по волосам. Вот и все. Не будет сказки. Не будет смеха. Не будет мужа, любви, грозы. Ничего не будет. Потому что не будет больше Василисы.

А тонкое тело обмякало, принимая смерть и облегчение, которое та несла. Измученное лицо светлело. Сила могучим потоком лилась через соединенные ладони, оставляя прежнюю владелицу, и наполняла чернотой тело той, что звалась когда‑то Василисой. Она наполняла новый сосуд до краев, убивая, вытесняя душу, заставляя забывать…

Вздох и колдунья с наслаждением потянулась, более не глядя на ту, что всего пару мгновений назад вызывала сочувствие. Что с нее взять? Умерла и умерла.

— Ты кто такая?! — незнакомый голос заставил резко обернуться.

Мужчина, стоявший на пороге, смотрел удивленно.

— Откуда ты тут взялась, а?

Девушка вздрогнула, когда чужие воспоминания тенью пронеслись перед глазами. Всплыли в памяти боль, унижение, удар ножа…

— Пришла с тобой посчитаться, — усмехнулась колдунья, делая шаг вперед и одновременно встряхивая руками.

Стихийная сила, не сдерживаемая, стремительная и страшная рванулась прочь. О, ты умрешь, ничтожество… Ты будешь долго, очень долго умирать, ты прочувствуешь всю ее боль, как свою и не раз, не два… А я буду смотреть, как наливаются мукой и болью твои глаза, как седина проступает в темных волосах. Да, я буду наказывать долго…

Эти мысли пронеслись яркой вспышкой, столь же сильной и быстрой, что и удар молнии, сорвавшейся с рук и ударившей колдуна. Тот не успел ни уклониться, не защититься — выгнулся, переломился в спине, рухнул на каменный пол мешком с переломанными костями. Василиса захихикала. Слабак! Ничего, сейчас очнется и…

Кровь, текущая из глаз и ушей жертвы заставила девушку озадаченно замереть.

Темная лужа на полу.

Закрыть рот руками.

Остановившийся незрячий взгляд.

Сползти вдоль стены.

Бесформенное, неестественно выгнутое тело.

Упасть на колени.

Осознать.

Почувствовать себя убийцей.

Родственная встреча.

Силы возвращались на удивление быстро. Грехобор знал, что обычно после полного исчерпания маг приходит в себя несколько месяцев, и все это время не может не то что творить волшбу, но даже и передвигаться без посторонней помощи. Однако, вот странно — он тут не более нескольких суток, а сила уже вернулась и дремала в крови, как ни в чем не бывало. Мало того, она стала настолько всеобъемлющей, что казалась бескрайним океаном. И океан этот мерно шумел, готовый в любой миг по желанию хозяина обернуться штормом. Как такое возможно?

Мужчина прислушался к себе. Проклятый дар не бередил душу, не поднимал в ней волны злобы и ненависти, не рвался прочь, в попытке уничтожить все живое. Не было бури, неистовой жажды разрушения и гнева, прежде постоянно тлеющих внутри. Дар, будто спал, дожидаясь своего часа — послушный, укрощенный.

Сила изменилась. Но почему — Грехобор не понимал, однако всякий раз, раздумывая об этом, успокаивался и незаметно для себя засыпал. Словно бы дремлющая в теле магия берегла человека, не давая терзаться, переживать, метаться и гадать о судьбе.

В очередной раз проснувшись, Йен сел, впервые за долгие прожитые годы, чувствовал себя отдохнувшим, уверенным и спокойным. Это было так непривычно, так… дико, что он замер, боясь, спугнуть внутреннее умиротворение неосторожным движением или неосторожными мыслями. Нет. Рассудок оставался ясным, а дар послушным.

Грехобор огляделся. Темница, в которую его заточили, была тесной, холодной, с низким потолком, топчаном для узника и деревянной, грубо сколоченной дверью. С потолка свисали капли света — бледного, золотистого, рождающего рассеянные тени. Камни, из которых были сложены стены, пронизывали мерцающие янтарные прожилки.

Жилище. Пристанище колдунов — людей, которые забыли о том, каково это — быть человеком. Колдуну никто не нужен. Он ни к кому не привыкает. Его ведет и толкает на зло Проклятый дар. Но даже самой недоброй и вероломной твари нужно место, где можно спрятаться…

Йен снова лег на скрипучий топчан и закрыл глаза. Тем, кто притащили его сюда, не нужно знать, что маг очнулся и полон сил. Уж точно они не обрадуются, увидев его на ногах. А зачем ему расстраивать хозяев раньше времени?

Ожидание тянулось недолго. Через пару часов дверь заскрипела, и в темницу кто‑то вошел. Колдуны. Двое. И на каждом столько смертей, что затхлый воздух подземелья вмиг напитался удушливым смрадом.