Перегон

— У-у-у, — протянул носатый — Ты смотри. — И в голосе его заиграли угрожающие нотки. — Гони ты ее… У моей ежели такая мысля возникнет, я их вместе с этой мыслей, — и он, видимо, показал наглядно, что он сделал бы с супругой и ее мыслями. — Гони, Вовка, гони… Вот дура. Это же родина наша. Мы выросли здесь, и ни в какие столицы мы отсюда не поедем, ежели не позовут, ежели не понадобимся мы там позарез, верно?

— Железно, — тотчас подтвердил белобрысый.

«Чудесные ребята, — подумал Вадим, — ну просто отличные ребята». И ему нестерпимо захотелось сказать им что-то доброе, ободряющее, приятное, что бы они увидели, что и он полностью на их стороне, что он их понимает. И еще захотелось рассказать о себе, что у него тоже не все гладко в жизни, что просто-напросто, вообще, все не гладко. И захотелось, чтобы беседа у них завязалась искренняя, свойская, дружеская. Ему нужна была сейчас эта незатейливая житейская беседа. Как согрела бы она его — до самого нутра промерзшего — теплыми голосами, теплыми словами, теплыми взглядами!

И Вадим вскинулся, свесил ноги с полки, спрыгнул, ойкнув, — нога слегка подвернулась, и остро прошило болью ступню (но это ерунда, это не страшно, это пройдет), — широко улыбнулся, сел на нижнюю полку рядом с носатым и, потирая лодыжку, повторил за белобрысым:

— Железно. Абсолютно железно. Вы очень правильно сказали. Вы замечательно сказали…

Вспыхнуло и исчезло тут же недоумение в глазах у парней. Его сменили холод и недоброжелательность. Ни один из них не сдвинулся с места, ни один не сделал попытку что-то сказать. Но Вадима это не смутило. Конечно же, не совсем приятно, когда посторонний человек неожиданно сваливается вам на голову и, не спросясь, врывается в разговор, в доверительный, интимный разговор.

— Вы простите, бога ради, — не переставая улыбаться, Вадим прижал руки к груди. — Что вот так, без разрешения, без предисловий. Проснулся и услышал ваш разговор, и понравилось, как вы рассуждаете. Да так понравилось, что не выдержал, решил словцо вставить, потому что точно так же думаю. Не обижайтесь, что ворвался, что нарушил вот так, не совсем учтиво, вашу беседу? Не обижаетесь, нет?

Он ищуще заглянул им в лица, одному, другому. Склонил даже голову чуть, как бы винясь, и улыбку свою, безоблачную, открытую, старательно превратил в смущенную, застенчивую. Даже не то, что в смущенную, а в заискивающую, льстивую. Само собой так получилось, невольно, он и не желал того. Как и не желал, чтобы и голосок у него, когда оправдывался, был такой мягкий, подобострастный. Просто вышло так, и все. И он вдруг откровенно не понравился себе. И парням он тоже не понравился, потому что ответили они ему не совсем приветливыми, даже чуть брезгливыми взглядами. Вадим согнал улыбочку с лица, кашлянул в кулак, будто поперхнувшись, и протянул было руку, но на полпути остановил ее, заколебавшись, кому первому подать ее.

— Вадим, — громко представился он.

Парни быстро переглянулись, как бы решая, отвечать им или погодить. По-видимому, основным в этом дуэте был носатый. Он и протянул руку первым, но нехотя, лениво.

— Михаил, — вяло сказал он.

— Владимир, — в топ товарищу сказал белобрысый. Он сжал кисть Вадиму несильно и тотчас через мгновенье отнял пальцы, и опять взглянул на носатого, но тот преспокойно уже смотрел в окно. Там ничегошеньки не было видно: густая чернота и редкие точечки огоньков. Но носатый вглядывался с таким вниманием, словно там показывали детектив с Бельмондо.

— Вы местные, как я слышал? Родились здесь, в области, да? — после паузы спросил Вадим. Он силился понять, почему с ним так холодны и небрежны.

— Да, — коротко ответил Владимир, видя, что носатый не отвечает.

— В промышленности работаете или в сельском хозяйстве? — Вадим спрашивал, будто не замечая недоброжелательства парней.

Владимир сказал:

— Э-э-э-э…

Потом пообмял губы друг о дружку и, глядя в висок носатому, ответил:

— В промышленности.

— И на каком заводе? Или на фабрике? У нас промышленность богатая.

Михаил наконец отнял взгляд от окна, хотя темнота там уже расступилась, и замелькали фонари и желтые окна в одноэтажных домиках. Медленно повернулся, посмотрел на Вадима, с едва заметной настороженностью, сказал нетерпеливо:

— На заводе, на заводе.

— На каком же?

Михаил завозился легонько на месте, словно ему стало неудобно сидеть. Устроившись, затих.

— На электромеханическом.

— Нравится работа?

— Нормально.

— А вам? — Вадим перевел взгляд на белобрысого.

Тот кивнул.

— Это хорошо, когда работа нравится, — с улыбкой сказал Вадим. Почему они так скованны, зажаты? Почему настороженны? Потому что он посторонний? Или на шпиона похож? Вадим хмыкнул и добавил: — Тогда и живется лучше, радостней, и дышится легче. И невзгоды все переживаются проще. И проблемы разные бытовые решаются без особой головоломки. Даже ругань жены не так остро воспринимается. Правда?!

Носатый сказал: «Да», а белобрысый опять кивнул.