Перегон

Настоящие холода со снежной метелью и тридцатиградусными морозами застали путников где-то посредине Чукотского Нагорья. К этому времени они уже были готовы к самой суровой зиме. На нартах, запряженных четвёркой мускулистых оленей лежал лёгкий переносной чум, связки дров, канистра с керосином, несколько баулов с провиантом — консервами, шоколадом, сухарями, вяленой олениной, горьковатой сушёной голубикой. Верхом на сложенном чуме, тесно прижавшись друг к другу сидели Саша и Ольга. Они были одеты в прошитые оленьими жилами традиционные двойные рубашки и штаны из меха пыжиков — нижняя мехом к телу, верхняя мехом наружу и шапки в виде широкого капюшона. Нарты неслись по скрипучему девственно-белому снегу, лихо подпрыгивая на редких кочках. По бокам размахивая пушистыми хвостами бежали две чёрно-белые лайки. За нартами, жмурясь на солнце и жадно глотая ртом ледяной ветер летел Валера. Стоя на выступающих полозьях, он как опытный каюр ловко орудовал длинным хореем, при этом громко и не зло прикрикивал на оленей и собак. В ярком северном солнце его щёки горели матрёшичьим румянцем, а над его гладко выбритой головой, прямо над теменем, жизнерадостно развивались два пучка волос в виде звериных ушей. Валера был счастлив, этобыло написано на его широком скуластом лице. Его счастье передавалось трудолюбивым оленям и лайкам, отчего они бежали ещё быстрее. Его чувствовали огромный орлан и пучеглазая полярная сова, парившие в бесконечном полярном небе в поисках добычи. Его чуяла и сама добыча — сурки и суслики, беспечно вынырнувшие из своих снежных нор и провожавшие долгим завистливым взглядом, редкие в это время года нарты. Валера был счастлив. «Ехиии» — отгоняя злых духов, летел над тундрой его высокий зычный голос.

— Как ты разбираешь, куда мы движемся? Ведь здесь нет ни одного ориентира, всё бело, как в аптеке… — как-то раз спросил Саша у Валеры, во время короткой стоянки.

— Это для вас здесь «как в аптеке», а чукче тундра всегда дорогу подскажет, — гордо ответил он, стащил зубами нерпичью рукавицу и отвинтил крышку термоса, — зимой главный помощник это ветер. В декабре он дует с Севера, мы едем на Восток, значит я держу ветер левой щекой… Чай горячий однако будешь?

Будтобы подтверждая его слова, сильный порыв ветра поднял в воздух молодой снег и закружил его над оленьей упряжкой.

— А может всё-таки нужно было компас купить? — Ольга пила чай маленькими глотками.

— Здесь ни у кого нет компаса, — казалось Валера говорит сам с собой, — здесь для него слишком холодно…

Однажды, когда в морозном воздухе стал появляться едва уловимый запах океана, путники натолкнулись на одинокий, заброшенный на первый взгляд чум. Внутри было прохладно, огонь в очаге еле теплился. На стене висел огромный, украшенный цветным бисером шаманский бубен. В ворохе оленьих шкур и подушек, они обнаружили спящую старуху. Не став её будить Валера принёс дрова и развёл огонь, затем пошёл кормить животных. Когда он вернулся в чуме было уже довольно тепло, а проснувшаяся старуха осоловелыми глазами смотрела на гостей, как на инопланетян. Полностью в себя она пришла только после того, как выпила чашку подогретого оленьего молока. Оказалось, что неделю, а может и две недели назад, у неё кончились продукты. Обычно раз в месяц дрова и еду привозят сыновья, но сейчас они почему-то задерживались. Правда в этом году зима особенно сурова, она однако и не помнит таких морозов. Зовут её бабушка Кавихак, живёт она одна, потому что не любит, когда ей мешают разговаривать с духом её погибшего в этих местах мужа. Кроме того она не ладит с невестками и не хочет портить жизнь своим сыновьям. А ещё она очень скучает по дочери Куйапа, у которой самые красивые на всём Чукоткакэне щёки. Дочь живёт в городе, учит детей, до сих пор не замужем и навещает её только летом. Старуха быстро насытилась вяленой олениной и сушёной голубикой, после чего завернулась в шкуры и урча полным животом быстро уснула. Тем временем на улице завыла настоящая пурга и Валера, беспокоясь о собаках позвал их в чум. Олени же сбились в кучу и согревали друг друга своим дыханием.

Ночью Сашу разбудили гулкие удары бубна, раскачиваемого хлёсткими порывами ветра. Приподняв голову он увидел, сидящих возле очага Валеру и сморщенную, похожую на печеное яблоко, хозяйку чума. Чукча что-то выстругивал из старой сухой можжевелины, старуха поглаживала по загривку, спящего у её ног Дружка и что-то рассказывала. Потом она достала из очага длинную щепку и стала вычерчивать на полу какие-то знаки. Валера отложив нож увлечённо её слушал, изредка задавал короткие вопросы.