Перед грозой

(Найдется ли среди всех негодующих хоть одни, кто прикусил бы себе язык и не смог бы первым бросить камень?) Прекрасный день. На полях — никого. А улицы полны народа, люди высыпали, словно крошечные муравьи-аскуили. (Мария мечтает о путешествиях, о таких же прекрасных часах на улицах Гуадалахары, Мехико, Пуэблы, Мадрида или Парижа.) Безоблачная ясность дня, новизна лиц, новые платья, возможность остановиться и побеседовать — все это рассеивает сумрак души. Ритм шагов и оживление на лицах так отличны от обычного ритма и выражения: лица помолодели, а шаги полны бодрости. Идут по улице группы молящихся, но порой и между ними искорками перелетают взгляды, будто от углей жаровни на ветру.

Попадаются лица, новые для селения, и среди них наиболее разжигает любопытство одна дама…

«Какая необыкновенная прическа!» — «А какое удивительное лицо!» — «Красавица!» — «А глаза?» — «Похоже, она их подводит». — «А туфельки-то как блестят, не иначе — лакированные». — «У артисток такие должны быть». — «Ты права, она наверняка артистка, и скорее всего оперная, они самые шикарные». — «Но слыхала, что оперные артистки говорят не по-нашему». — «Тоже верно; думаю, что все они итальянки или француженки, точно не знаю». — «Вряд ли она учительница, уж больно хорошо одета». — «Нет, конечно, нет. А тебе не пришлось пройти мимо нее? Я была совсем близко во время мессы… как от нее пахнет! Лучше, чем от самых редких цветов». — «Как духи Микаэлы Родригес?» — «Что ты, не сравнить…» — «Да и платье — разве у Микаэлы такие?» — «Прямо с картинки». — «И идет точь-в-точь королева». — «Видно, из высшего общества, как говорят в Гуадалахаре». — «Однако также говорят, что тамошние дурные женщины одеваются, как богатые дамы», — «Ты рассуди: если она из таких, разве Пересы бы ее пригласили?» — «Нет, разумеется, да я просто так сказала». — «Шутки шутками, а еще никогда в нашем селении мы не видывали женщину, одетую так изящно», — «Ну, что касается меня, мне эти моды не нравятся, и эти женщины, хоть их и называют элегантными, одеты как клоуны. Когда они сюда приезжают из Гуадалахары, наши девушки над ними смеются». — «Не будем говорить о ее. платье, ты не станешь отрицать, что ее лицо, глаза, весь ее вид, ее руки, ее походка — все это очень изысканно, чрезвычайно изысканно, дама из «напомаженных», как говорят у нас, в Халиско…» — «Эта дама остановилась в доме Пересов, и донья Кармеп ухаживает за ней как за дорогой гостьей…» — «Говорят, что приехала она вчера под вечер, когда се не ждали». — «…Что зовут се Викторией… фамилию вот только не помню, какая-то очень странная». — «На мессе вначале почти никто не обратил на нее внимания, тем более что пришла она укутанная в шаль, в скромном платье; но вот сейчас, при омовении и посещении Семи домов, похоже, что все — мужчины и женщины, даже дети так бы ее и съели глазами».

— Приехали также кузины этих Рубалькава. Они из Истляуакана. Старшая, слышал, уже замужем, живет в Гуадалахаре.

— А младшая — вон она идет с Мерседес Толедо, очень симпатична.

— Которая с оспинками?

— Да. А тебе не кажется?

В доме Лоэров остановилась семья из Агуаскальентеса. А семейство Корнехо из Местикакана, — они приезжают каждый год, — прибыло в дом Корнелио Руиса. Есть люди из Кукио, из Хучипилы, из Яуалики, из Мойауа, из Ночистлана, из Теокальтиче. Полным-полно гостей в домах. И на постоялых дворах. Каждый год на праздниках множество приезжих. И нынче ночью, и ранним утром завтра прибудут еще. Среди новых девушек, приехавших с далеких ранчо, встречаются очень милые лица: совсем юные — двенадцати — четырнадцати лет, но уже на щеках румянец и волнение в боязливых глазах.

Приехали те, кто учится или живет теперь в других городах.

— Эстебан здорово вырос, каким парнем-то стал, а ведь был щупленьким-щупленьким.

— У Эулалио Рубио сыновья что надо.

— А дочки Матильды Гомес совсем взрослые.

— Педрито Роблес приехал со всей семьей. А моего приемыша он, оказывается, даже не знал.

— Года, видно, проскакивают мимо Луиса Кордеро, он точно такой же, как в тот день, когда переехал и Гуадалахару.

— А вот Понсиано Пласенсиа совсем не узнать, — как постарел. Ну, правда, пережить ему пришлось немало. Он ведь узнал, что одного из его сыновей, который был масоном, сами же масоны приказали убить, потому как он хотел выйти из ложи.

— Верно. Он и умер без исповеди.

— Его отравили.

— А мне рассказывали, что прикончили кинжалом.

— Никто точно не знает, все держится в тайне.

А вот личико Флорентины, той, что гостит у дона Макарио; и кто бы подумал, что это дочка Луиситы, меньшой из семейства Руэсга.

— Племянница никогда не была здесь; ее мать по моей просьбе прислала ее сюда с Агирре провести с памп праздники; в ближайший понедельник они думают забрать ее, но я хочу, чтобы она осталась здесь хоть на месяц, мы согласны оплатить се поездку, конечно, если ей не надоест.

Этот, и тот, и вот тот — все студенты из Гуадалахары, щеголи! — приехали с Дарио, сыном дона Панфило… Высокомерные взгляды, ученые словечки, отлично сшитые костюмы.