Перед грозой

На пороге сеней, сладко потягиваясь, стоял немец в одной нательной белой рубахи. Он улыбался широким ртом с толстыми губами, позади него топтался второй, весь в веснушках. На вид им обоим можно было дать лет двадцать пять, если не меньше. Оба не создавали впечатления нацистов, а скорее напоминали обыкновенных работяг с завода, только разговаривающих с жутким акцентом.

— Ком! Ком! — позвал рыжий деда Федьку. Указал пальцем на ведро, а потом сделал вид, словно умывается.

— Кажется, он просит помочь… — проговорила Акулина, у которой сердце ушло в пятки от мысли, что было бы, если эти двое проснулись бы чуть раньше и увидели дедовых гостей.

— Стой! Я сам… — буркнул дед, у которого при виде квартирующих в его избе фашистов снова испортилось настроение. Он полил свежей колодезной водой на руки немцу сначала одному, потом второму. Акулина к тому времени приготовила на стол. Похлебав жидкую кашу, солдаты раскланялись и ушли по своим делам, наверное, к бургомистру, который стал у них тут единственным начальником. Федор вместе с Колькой управился с хозяйством, накормил курей, которых осталось всего десять штук несушек. Поправил покосившийся плетень, забив стоянок на угол забора, ведущего к соседям, и через пару часов решил, что пришло время перекура. Присел на завалинку, скрутив ароматную козью ножку, набитую собственным самосадом, которым Подерягин втайне гордился. Рядом с ним устроились внуки: Колька, мастеривший Шурочке свистульку из камышины, и сама девочка с тряпичной куклой, прошлой зимой сшитой матерью на ее день рождения из своей старой юбки.

— Деда… — протянула задумчиво Шурочка, причесывая маленькими пальчиками волосы куколки, сплетенные из суровых ниток.

— Да, Санечка! — понемногу потеплело. Солнце поднялось повыше, прогревая холодную после ночи землю.

— А папка скоро вернется с войны?

— Нескоро, внученька, нескоро…

— А почему он письма нам не пишет? Мамка, я слышала, ночью плакала, да причитала, что может, сгинул ее родименький Петюшка… — девочка с точностью повторила интонации матери, услышанное вчера, но из уст ребенка это было смешно слышать.

— Брешет, дура! — заругался дед Федька, нахмурившись. — Брешет, окаянная! Жив Петро! Жив! Я сердцем родительским чую, что жив! А маменька ваша, что сеть дура! Мы ж сейчас в оккупации, кто ж ей письма с фронта доставлять будет. Ваш папка в Красной армии служит. Только говорить об этом… — Подерягин кивнул в сторону сельской площади, где в доме бургомистра скрылись их постояльцы, — нашим квартирантам не след…Понятно?

— Понятно! — протянула Шурка чуть более радостно.

— Кажись машина какая-то едет, дед! — Колька встал с завалинки, отложив недоделанную свистульку. Посмотрел на дорогу, где в облаке пыли, трясся немецкий грузовичок.

— Военные? — спросил Федор, насторожившись.

— Нет, — ответил парень, — платки белые видать из кузова.

Громко тарахтя всеми своими сочленениями, грузовик затормозил подле их плетня. Из кабины выпрыгнул Василь Полухин все в том же черном костюме с белой повязкой на плече. Грозно нахмурил брови и шагнул во двор. Из-за невысокого забора Подерягин успел рассмотреть, что в кузове сидят их односельчане. Бабка Степанида, Окулова, тетка Марфа и даже Митюша, широко по-своему дурацкому обычаю разевает рот, чтобы выразить всю радость от поездки на такой технике.

— Что-то зачастил ты к кумовьям, Василь, — вместе приветствия спросил дед Федька, туша бычок о мягкую землю, — помнится, при Петре ты не сильно нас посещал…

— Про Петра не вспоминай, дед! — зло бросил Полухин. — А раньше и повода особого не было…

— А теперь появился? — хитро прищурившись, уточнил Подерягин. — Неужели расстреливать народ везешь, а за мной для полного счета заехал?

— Было б за что, уже бы расстрелял! — нервно огрызнулся Полухин, поправляя винтовку на плече.

— Вон оно как…

— Собирайся! В город поедем!

— А на кой мне в город, мил человек? Продукты у меня пока есть, да и менять их уже не на что. Пенсию-то ваши не платят…А так хоть бы в марках….

— Там концерт комендант для таких, как ты устраивает! На центральной площади!

— Это каких же? — деду Федору играть на нервах у бургомистра. Видеть то, как он нервничает, доставляло ему настоящее удовольствие.

— А вот каких! — на открытой ладони Василя, вытянутой вперед, лежала маленькая металлическая пуговица, та самая которой дед Федька утром не досчитался после акции с партизанами и торопливого бегства с места преступления.

— Хорошая пуговица! — похвалил Подерягин, мгновенно овладев собой и даже не подав виду, что его что-то смутило. — Мне б таких с пяток! А то обтрепался сильно…Не будет, а, Василь?

— Добром не поедешь — силой увезу! Вместе с кумой! — зло бросил Полухин, сжав кулаки.

— Девку не трожь! — разозлился старик, вскочив с завалинки. — У нее пострелята мал мала меньше… — кивнул он в сторону затихших Шурочки и Кольки. — Куда ей в город? Да и постояльцев ты нам подселил, их накормить, обстирать надо? Надо…Куда ей ехать?

— Собирайся! — настойчиво проговорил бургомистр.