С воспоминаниями о навсегда потерянном Шустрике к Вике возвращается грусть. Она отходит в угол, где никого нет, собираясь простоять там до конца выставки. Все равно ей тут ничего не «светит», ее работу даже не заметят среди других, не говоря уж о том, чтобы отметить ее каким-то призом. Взглянув снова в сторону Таты и ее «свиты», Вика думает с горечью: «Они обсуждают какую-то ерунду, сплетничают, но зато не знают, что такое одиночество: они и сейчас, и всегда друг у друга есть, а у меня – никого». Вот бы Ритка поправилась и пришла в школу пораньше – тогда сегодня она точно была бы здесь и поддержала бы Вику.
И тут в толпе «свиты» Вика замечает знакомую красную блузку. Ритка! Но как она тут появилась? Ее ведь не было сегодня в школе. Неужели пришла специально на выставку? «Тогда почему она сейчас с Татой и ее подружками, а не рядом со мной?» – недоумевает Вика. Она подходит поближе, чтобы рассмотреть девочку в красной блузке. Точно: Ритка!
– Ритка, привет! А ты чего… ты как… ты уже выздоровела? Ну наконец-то! Как здорово, что ты пришла!
Вика от охватившей ее радости не замечает никого и ничего вокруг: ей хочется поскорее пробиться сквозь толпу к Ритке, чтобы обнять ее. Только вот Ритка, кажется, совсем не разделяет восторг подруги. Ее холодный стальной взгляд будто гвоздями прибивает ступни Вики к полу – так, что она вдруг теряет способность двигаться и застывает на месте. Когда Ритка начинает говорить, каждое ее слово обжигает таким же стальным холодом:
– Меня девочки позвали. Мне стало получше, температура спала, – вот я и пришла.
Сказав это, Ритка с улыбкой снова поворачивается к своим собеседницам, Тате и ее подружкам, и продолжает разговор, который прервала Вика. То есть как это «девочки позвали»? Значит, она за время своей болезни успела подружиться с Татой и ее «свитой»? «А как же я?» – в отчаянии задает себе мысленно вопрос Вика. И сама же себе на него и отвечает: «А я ни разу даже не позвонила ей и не узнала, как она себя чувствует». Сама, значит, виновата. Да, пусть так. Но почему Ритка решила сойтись именно с этой компанией? Может, в отличие от Вики, они ей звонили и спрашивали, как у нее дела? Поэтому, когда ей стало лучше, она согласилась пойти на выставку именно с ними – не с Викой.
Вика в растерянности отходит в сторону, а потом уныло плетется в свой пустой угол – место для одиночек и неудачниц вроде нее. В шумной толпе ей все равно уже нечего делать и не с кем разговаривать. Она винит то себя, то Тату и ее компанию, то Ритку. Но какая разница, кто виноват, если Ритка сейчас уже совсем чужая?
Вика смотрит на нее снова отсюда, из своего угла, и не узнает: ей кажется, что там, рядом с Татой, стоит совершенно незнакомая девочка. В горле внезапно образуется противный комок, дышать становится трудно, к глазам подступают слезы. Ну вот, еще не хватало разреветься прямо тут, перед всеми! Вике хочется исчезнуть отсюда и оказаться в совершенно другом месте: там, где друзья не предают; там, где можно радоваться, улыбаться, быть красивой и достойной громких аплодисментов. Такое место Вика и видела во сне, но существует ли оно в реальности?
– …и главный приз получает Виктория Серебрякова, ученица шестого «А» класса, за рисунок «Девочка с котенком».
Вика не сразу понимает смысл прозвучавших из больших колонок громких слов. Оказавшаяся вдруг рядом Зина трясет ее изо всех сил и тараторит без умолку:
– Ну, иди же за призом! Подойди к столику жюри! Чего ты стоишь, как замороженная?
Не чувствуя ног, Вика почти наугад бредет в ту сторону, откуда вроде бы доносился голос, объявивший победителя выставки. Виктория Серебрякова, Виктория Серебрякова… Разве это она?
– Вика, поздравляю! Вот твой сертификат на обучение в художественной студии. Тебя возьмут сразу на последнюю, третью, ступень. Первые две тебе уже точно не нужны. Давайте поаплодируем Вике!
Вера Федоровна, закончив свою речь, протягивает Вике большой конверт и аплодирует ей вместе со всеми. Потом другие члены жюри говорят что-то о «прелестной девочке» и таком же «прелестном» котенке, которые хоть и нарисованные, но выглядят «совсем как живые». О таланте, «способностях к живописи», которые «могут проявиться, если долго и усердно работать – даже самостоятельно».
Вика понимает, что это все вроде бы имеет к ней какое-то отношение, но в то же время ей кажется, будто слова эти совсем не о ней, а ее вызвали сюда по ошибке, вместо кого-то другого. Будто существует какая-то другая, настоящая, Вика Серебрякова, а она – самозванка. Перед глазами все расплывается и постепенно превращается в беспорядочный набор цветных точек, пятен и клякс – как на одном из выставочных рисунков. Снова раздаются аплодисменты – такие громкие, что Вике хочется закрыть уши и бежать отсюда как можно дальше. Вика приходит в себя, только когда все начинают расходиться и шум вокруг стихает. Она все так же неподвижно стоит возле столика жюри, за которым больше никого нет.