Пепел

Солдаты шли со стороны обрыва, прижимая к скале своих храпевших мазурских скакунов, которые, завидев пропасть, вырывались из рук, дрожа от холода и страха. На извивах дороги несколько раз показывались вооруженные охотничьими ружьями арагонские горцы. Они стреляли издали и, не завязывая боя, скрывались в ущельях таких же мрачных, как и они сами. Эскадронный командир Костанецкий, который шел со своим эскадроном в авангарде, посылал им вдогонку залп из небольших карабинов, выданных в Байонне офицерам, унтер-офицерам и солдатам из походного охранения, – и стычка на этом кончалась.

Пришельцев с севера больше интересовали не эти эпизоды, а само царство гор. Обрывы, как бы стремительно спадавшие в пропасть, потоки, низвергавшиеся с уступов скал, пихты и пинии на более низких склонах, наконец необъятные заросли дикого розмарина, ковром устлавшие целые долины, – все, на что пришельцы ни обращали взор, повергало их в изумление. Часто над широкой долиной, в которую они вступали, одолев высочайший перевал, показывался орел и с неуловимой для глаз быстротой описывал огромные круги. Как только они достигли крутых перевалов, их взору открылась гористая местность, пересеченная круглыми скалами, покрытая холмами, лесистая, полого спускавшаяся к югу на протяжении примерно шести миль.

Цедро, идя рядом со своим конем, щелкал зубами от холода и в то же время пылал от восторга. Он был счастлив от одного сознания, что проходит через Ронсевальское ущелье. Ему казалось, что в эту минуту он завоевывает себе рыцарские шпоры.

В течение двух следующих дней уланский полк медленно и осторожно спускался вниз по горным дорогам. Эскадроны проходили мимо редких пастушеских хижин, двери их были большей частью заперты, а хлева стояли пустыми. Привал сделали только в Памплоне,[501] крепости занятой уже французским гарнизоном из частей генерала Лефевр-Денуэта, старого друга поляков. Выступив из помпеевой Памплоны на юг в авангарде небольшого корпуса генерала Лефевра, уланский полк шестого июня в первый раз встретил толпу вооруженных людей. При приближении конницы толпа рассеялась. Полк двинулся дальше на Тафалью, Олите, Капарросо, по направлению к Вальтьерре, местности, расположенной на берегу реки Эбро. Оттуда дорога поворачивала на восток к Туделе, все время проходя по самому берегу реки, в ее долине. Только в Туделе должен был быть мост, а дорога по эту сторону реки за Туделой должна была кончиться.

В этих местах полк набрел на опустошенную деревушку. Солдаты проголодались, лошади устали, и после того как были расставлены сторожевые посты, все разбежались по деревне в поисках фуража и пищи. Кто-то из мародеров нашел в церкви за престолом спрятанную пшеницу. Солдаты, не скупясь, насыпали ее в пустые кормушки. Пока они варили себе пищу, разгоряченные кони жадно хрустели испанской пшеницей. На следующий день со сторожевых постов послышались выстрелы. Солдаты повскакали с мест. Когда они кинулись седлать коней, оказалось, что те не могут встать на ноги. Солдаты бросились поднимать своих скакунов; некоторые из них встали с трудом, но не могли наступить на передние копыта, которые горели у них, как в огне. Добрые скакуны безобразно вытягивали передние ноги, а задние подгибали под брюхо, чтобы удержать на них тяжесть корпуса. Головы у них клонились вниз, и в конце концов они беспомощно валились на землю.

Несмотря на все принятые меры, – усиленное растирание, кровопускание, чистку копыт, – в тот же день пало около двухсот лошадей. Остальные насилу выбрались из деревушки. Небольшая армия Лефевра, которая следовала за авангардом, обогнала теперь улан, быстро продвигаясь по берегу Эбро на восток, чтобы занять Туделу. Кшиштофу пришлось вести своего коня под уздцы и идти рядом с ним пешком. Сначала с Кшиштофом было десятка полтора товарищей; те из них, которые кое-как ехали верхом, опередили его, остальные так же как и он, брели рядом со своими лошадьми. Около полудня полил частый, докучный, ни на минуту не стихавший дождь. Лошади все больше и больше слабели и пошатывались на больных ногах. Под вечер обеспокоенный Цедро заметил, что остался один на дороге. Поблизости не было ни души. У некоторых его товарищей лошади околели, у других свалились наземь, беспомощно вытянув ноги. Ведя все время осторожно под уздцы своего боевого товарища, Цедро по дороге видел палых лошадей, лежавших без седел и уздечек. В отчаянии юноша тем бережнее вел своего скакуна. Он подвигался все медленней, лишь бы только не потерять товарища в пути. Конь трясся в лихорадке, ступал только на пятки, пошатывался и глухо ржал. Кшиштоф разорвал на полосы рубаху и, приложив к копытам мокрую глину, забинтовал их этими полосами. День уже клонился к закату, когда конь зашатался и бессильно рухнул у придорожной канавы. Зубами он грыз землю, из ноздрей у него вырывалось жаркое дыхание. Он дернулся раз, другой, третий. Судорога пробежала по всему его телу, красивая голова глухо ударилась о мягкую землю. Жаркое дыхание прервалось…