Пепел

Высокая макушка бука, одиноко высившегося среди слей, казалось, спускалась из туч. Рафал, медленным шагом направлявшийся в лес, подошел к потоку, который струился у подножия горы. Он узнал его… Поваленное дерево и водопад… Остановившись на берегу, он смотрел, как быстрое течение несет меж камнями листья, сорванные ветром с вершины бука, как намывает из них рыжие гребли и широкие запруды и, замедляясь, кружит их в водовороте.

Печально думал он о буковом листе, который был когда-то маленьким листочком на лоне матери-ветви, полном сладких соков, о весенних грозах, которые пронеслись над ним, молодым, меча гром в ребристые утесы, о ветре, который дует с гор и вырывает из недр их прекрасные облака… Теперь этот лист несется вместе с другими, чтобы обратиться с ними в кучу гнили вдали от матери-ветви, вдали от родной буку известковой почвы, более того – вдали от родимого края…

В то время как он думал об этом, смачивая запекшиеся губы кислыми ягодами дикой малины, его окружили вдруг люди. Наконец-то он увидел их! Он схватился за нож, но было уже поздно. Десяток рук схватили его за плечи, вырвали у него из-за пояса нож. Рафал почувствовал, что ему скрутили за спиной руки и сковали большие пальцы железным кольцом. Когда ему заковывали в кандалы ноги, он окинул этих людей презрительным взглядом. Это были солдаты. Он узнал род их оружия. Когда он учился, ему случалось видеть этих аугсбургских пехотинцев. Они велели ему идти вниз. Он не хотел. Тогда они наставили на него десяток штыков. Он не хотел. Тогда они подняли его с земли ударами плети. В долине за лесом Рафал увидел расположившийся лагерем отряд лотарингских кирасир. Солдаты с любопытством смотрели на него и говорили с ним по-немецки. Он прекрасно их понимал, но молчал, равнодушный ко всему, что не касалось его душевных мук. Солдаты радовались, что поймали разбойника…

Шесть всадников привязали его к своим седлам. Они вскочили на лошадей, обнажили шашки и повели его в дальний путь. Он шел по долинам, по венгерскому предгорью, мимо лугов, красивых деревень, спокойно лежавших в тени яворов. По деревянному, искусно перекинутому мосту он переходил через чистую зеленую реку. Тут и там сонными глазами он видел рослых коров с огромными рогами. Несколько раз солдаты останавливались на короткое время в горной деревушке, чтобы напиться воды. Иногда кто-нибудь из них упоминал названия деревень: Красногорка, Кривое, Лекотка… Это были единственные звуки, которые он от них слышал. Они гнали его все дальше и дальше.

Все чаще и чаще попадались длинные, густо застроенные деревни, с побеленными хатами, с кровлями, крытыми соломой или почерневшим гонтом. Издали посреди них виднелись белые каменные церкви с толстыми стенами, крышами, крытыми гонтом, и куполами, крытыми ржавым железом. Кругом у подножия гор виднелись фольварки с каменными постройками. Выше – еловые, буковые, дубовые леса. Вдоль дороги тянулась речка, верная ее подруга, усеянная камнями. В одном месте сидел в челне лохматый старик, ожидая желающих переправиться на другой берег. При виде его загнанному пленнику вспомнилось слово «Харон»[341]… Но что значит это слово? Чего это оно пришло ему в голову? Белая дорожная пыль разъедала глаза и губы. Труден и долог путь несчастья. Он делает повороты в ста направлениях, извивается тысячью извивов. Весь он ощетинился острыми камнями, точно остриями пик, стал враждебным и злобным к беззащитным ступням.

Наконец вдали показался в широкой долине замок на обрывистой скале. Крутая каменистая дорожка вела к железным воротам замка. Внизу шумела зеленая Орава, вдали виднелись высокие польские горы. Пленник увидел крепкие кованые ворота, покрытые вековой ржавчиной, с покривившимися петлями и железными засовами… Узкие, идущие полукругом проходы в стене неизмеримой толщины, закрытые со всех сторон дворы. Потом чудовищные подобия двух львов из серого камня, каменная истертая лестница, темные коридоры, галереи, спуски, похожие на дымоходы, наконец, холод подземелья, обмурованных переходов и ям, выдолбленных в скале… Лязг ржавого засова, бледный луч света, высеченный в скале сводчатый потолок над головой, который сочится влагой… Тишина, наконец, и логовище…

«Сила»

Оставленный в темноте, Рафал сел на пол и с наслаждением прислонился спиной к холодной стеке. Глубокую тьму подземелья рассеивал в одном месте луч света, падавший из-под свода. В неизмеримой толще скалы было высечено квадратное отверстие. Его заделали решеткой, так что это было, по-видимому, окно. К этому источнику света вела такая глубокая ниша, что она казалась второй комнатой. По изогнутым слоям скалы, по креплениям и опорам из гранита, принесенного сюда трудолюбивой рукой человека, скользил неуверенный, испуганный, безжизненный, как и все кругом, дневной свет.