Пентакль

– Почему? – снова спросил Андрей, потому что не нашелся, что еще спросить.

– Каждый из нас, – сказал продавец рассеянно, – в своем праве. Мы вправе продавать и быть проданными… А также покупать и быть купленными.

Андрей молчал.

Длинные часы, проведенные в поисках выхода, кое-чему его научили. Возможно, продавец шутит, разыгрывает, а возможно, он сумасшедший. В любом случае продавец купальников казался самым вменяемым человеком на целом базаре. Он, по крайней мере, не делал вид, будто ничего не происходит.

– Уже скоро. У Николая, который китайским барахлом торгует, в полночь будильники пищат. Вот как пропищат – тогда сам увидишь… А пока угощайся.

Он положил на колени Андрею яблоко, маленькое и зеленоватое, белый налив.

Андрей откусил не глядя. Бездумно выплюнул червяка. Откусил снова.

Продавец вздохнул:

– Как в девяносто пятом вышел на точку, так и стою. Не отпускает.

– Кто не отпускает?

Продавец посмотрел на него с сочувствием.

– Меня уже два раза покупали. Третьего, может, и не переживу…

– Кто покупал?!

– Они, – сказал продавец с невыразимым отвращением. – Первый раз… Я, может, и успел бы вырваться, но только сразу… купили. В первую ночь… точно так же.

Рядом, за стеной разноцветных купальников, запищал будильник. Ненавистный любому спящему звук моментально разросся, подхваченный многими механическими голосами. Будильники голосили хором секунд тридцать, потом один за другим стихли.

– Ну вот, – сказал продавец.

Огонек в керосиновой лампе вспыхнул ярче.

Минуту-другую сидели молча. Андрей ждал, что продавец рассмеется и скажет, что шутка удалась. И что пора собирать сумки – рынок наконец-то закрывается. Ждал, что продавец заговорит, но тот молчал, и тишина становилась все напряженнее. Андрей открыл рот, чтобы самому прервать молчание, – но в этот момент на него лег физически ощутимый, очень тяжелый взгляд.

Он замер с открытым ртом.

Из-за соседнего прилавка, из-за костюмов и пиджаков выдвинулась темная, неясная, безликая фигура. Огонек керосиновой лампы задрожал; черная тень скользнула дальше, по направлению к торговцу китайским ширпотребом. Андрей часто задышал, избавившись от взгляда, но из другого прохода, из-под бледно мигающей елочной гирлянды, выползла еще одна тень, на этот раз высокая и угловатая.

Андрею померещилось нездоровое, бледное, под толстым слоем грима женское лицо.

– Кто это?!

– Они. – Продавец закурил, загасил спичку, бросил под ноги. – Ночные покупатели…

– Люди?

– Ты молись, чтобы тебя не купили. Понимаешь… На этом базаре только днем люди продают вещи. А ночью – ночью вещи продают людей.

– Что?!

Прошли еще две тени – побольше и поменьше. Андрей чувствовал, как неотвратимо притягивает их внимание. Следующая тень остановилась перед прилавком и стояла минуты три – Андрей сидел, вжавшись спиной в мягкий баул с купальниками. По вискам текли струйки пота.

– Я сошел с ума? – беспомощно спросил он продавца купальников, когда настойчивая тень наконец удалилась.

– Может быть. – Продавец отхлебнул «Спрайта» из пластиковой бутылки. Нервно вытер губы.

– Какие же это вещи?!

– Разные. Дорогие, дешевые… А купят тебя. Присматриваются, прицениваются… До первых петухов непременно купят.

– Нет! – сказал Андрей, борясь с приступом паники. – Я же не… я ухожу!

И ломанулся к выходу из-за прилавка. Но там стояла очередная тень – высокая и угловатая. Пожалуй, она бывала здесь раньше, она смотрела на Андрея – он чувствовал взгляд, – как смотрит женщина на хорошую, нужную, но очень дорогую вещь…

– Спаси меня. – Андрей схватился за место на груди, где полагается быть нательному кресту. Рука поймала пуговицу рубашки. Креста Андрей не носил никогда, он лежал сейчас дома, в комоде, в старом бумажнике.

– Курить будешь?

– Спаси меня! – взмолился Андрей. – Я вырвусь… приведу сюда… ментов… УБОП… они этот рынок накроют… снесут…

Продавец горько усмехнулся. Покачал головой:

– Нет… На вещи нет управы. А спасти тебя… Вряд ли. Только…

Он замолчал. Взял длинную палку с крюком на конце, снял женский торс, покачивающийся на веревке, деловито примерил на него уродливый пестрый бюстгальтер.

– Что «только»? – выкрикнул Андрей.

Продавец обернулся. У него было очень немолодое, усталое, безнадежное лицо.

– Вещь тебя может спасти. Если у тебя есть… или была… своя вещь. Своя, в смысле – родная. Дорогая тебе. Если найдешь, вспомнишь… она тебя может вывести. Только она. Я тоже… я тогда не успел. Думал всю жизнь – чай, не баба, за вещи держаться… Вот и не вывел меня никто. Вот и купили. Стою…

И продавец снова взялся натягивать купальник на манекен. Андрей смотрел, как ловко и бесстыдно он управляется с женскими трусами. В голове было пусто-пусто. Он тоже не баба. Что такое для мужчины вещь? Машина… Мотоцикл… Яхта… Мотоцикла у него не было отродясь. Мечтал в мальчишестве, но потом бросил. Машина – старая «Шкода» – была объектом не любви, но постоянного раздражения. При слове «яхта» его охватил нервный смех.

Дорогая тебе вещь…

– Талисман! – крикнул Андрей. – У меня в школе билетик был… на троллейбус!.. Я его хранил… Да что я говорю! Кольцо!