Пентаграмма

— У меня есть небольшой комментарий, — сказал Харри. — Про бриллиантовые звезды, которые убийца оставляет жертвам…

— Выкладывай.

— У них по пять лучей. Почти что пентаграмма.

— Почему «почти»? Насколько я знаю, это пентаграмма и есть.

— Пентаграмму можно нарисовать без отрыва руки пятью взаимопересекающимися линиями.

— Ага! — встрял Эуне. — В этой фигуре скрыто золотое сечение. Очень любопытная. Кстати, вы слышали теорию, что, когда в эпоху викингов кельты собирались крестить Норвегию, они начертили над югом страны священную пентаграмму, чтобы потом размещать по ней города и церкви?

— А при чем тут бриллианты? — спросила Беата.

— Дело не в самих бриллиантах, а в их форме. В пентаграмме. Я помню, что видел ее на одном из мест преступления, — никак не вспомню где. Может, звучит и глупо, но я считаю, что это важно.

— То есть, — подпер Мёллер подбородок кулаком, — ты помнишь что-то, чего не помнишь, но считаешь, что это важно.

Харри потер лицо ладонями:

— Когда осматриваешь место преступления, мозг работает так интенсивно, что впитывает в себя мельчайшие детали, даже те, которые могут и не пригодиться. Они лежат мертвым грузом, пока не появится какая-нибудь новая деталь, которая напомнит о том, что ты знал, но забыл. В итоге запутываешься, где что впервые заметил, но нутром чуешь, что это важно. На что это похоже?

— На психоз, — зевнул Эуне.

Остальные повернулись к нему.

— Вы можете хотя бы делать вид, что смеетесь, когда я шучу? — спросил психолог. — Харри, это похоже на работу нормального, напряженно работающего мозга — в этом нет ничего страшного.

— Я думаю, четыре мозга тут уже наработались. — Мёллер встал, и тут же зазвонил телефон. — Слушаю, Мёллер… Секунду.

Он передал трубку Тому Волеру.

— Да?

Стулья уже заскрипели, но Волер сделал знак рукой, прося всех задержаться.

— Отлично, — сказал он и положил трубку.

Остальные смотрели на него с нетерпением.

— Появилась свидетельница. Она видела, как в тот вечер, когда убили Камиллу Луен, из одного дома по Уллеволсвейен, рядом с кладбищем Христа Спасителя, вышел велокурьер. Она запомнила это потому, что ей показалась странной белая повязка у него на лице. У любителя пива в Санктхансхёуген такой не было. Она не запомнила номер дома, но, когда Скарре повез ее по Уллеволсвейен, сразу же его признала. В этом доме жила Камилла Луен.

Мёллер хлопнул по столу:

— Ну наконец-то!

Олауг сидела на постели, приложив ладонь к шее. Пульс медленно успокаивался.

— Как же ты меня напугала, — чужим, хриплым голосом произнесла она.

— Извините, я так устала, — сказала Ина, поднимая последнее пирожное, — и не слышала, как вы вошли.

— Это я должна перед тобой извиниться, — отозвалась Олауг. — Ворвалась без приглашения… и не увидела, что у тебя эти…

— Наушники, — рассмеялась Ина, — и очень громкая музыка — Коул Портер.

— Знаешь, я не слежу за всей этой новомодной музыкой.

— Коул Портер — старый музыкант. Джазист, американец. По-моему, он уже умер.

— Эх ты! Такая молоденькая, а слушаешь мертвых музыкантов.

Ина рассмеялась. Поднос она опрокинула случайно, когда почувствовала, как что-то коснулось ее щеки, и непроизвольно дернула рукой. Оставалось подмести с пола сахарный песок.

— Его музыку записал для меня один друг.

— Ишь ты, улыбается, — сказала Олауг. — Этот твой кавалер, что ли?

Спросила и пожалела: как бы Ина не подумала, что она за ней шпионит.

— Возможно, — ответила Ина, и в глазах ее мелькнул задорный огонек.

— Он небось тебя старше? — Олауг хотела намекнуть, что даже не видела его. — Раз такую старую музыку-то любит.

Но тут же пожалела и об этом вопросе. Вот ведь привязалась, старая перечница! На секунду она испугалась, вдруг Ина, рассердившись на нее, подыщет другое жилье.

— Да, капельку старше. — Ина лукаво улыбнулась, и хозяйку это насторожило. — Наверное, как вы с господином Швабе.

Олауг рассмеялась вместе с ней — от облегчения.

— Подумать только, он сидел там же, где вы сейчас, — заметила Ина.

Олауг огладила одеяло:

— Действительно.

— А когда он в тот вечер чуть не плакал, как вы думаете, это потому, что он не мог вас заполучить?

Олауг продолжала гладить одеяло. Грубая шерсть казалась такой приятной на ощупь.

— Не знаю, — сказала она. — Я побоялась спрашивать. Вместо этого сама придумывала ответы, которые мне больше всего нравились. Чтобы было о чем помечтать вечерами. Наверное, поэтому и влюбилась так сильно.

— А вы с ним вместе куда-нибудь ходили?

— Да. Однажды он меня вывез на Бюгдёй. Мы купались. Вернее, я купалась, а он смотрел. Он меня называл «моя нимфа».

— А когда вы забеременели, его жена догадалась, что ребенок от него?

Олауг пристально посмотрела на Ину и покачала головой.

— Они уехали в мае сорок пятого. А я узнала, что беременна, только в июле. — Она похлопала по одеялу ладонью. — Тебе, милая, наверное, надоели мои старые истории. Давай лучше о тебе поговорим. Что у тебя за кавалер?

— Хороший человек.

У Ины было все то же мечтательное выражение лица, с которым она слушала рассказы Олауг об Эрнсте Швабе — ее первом и последнем любовнике.