Пехота

Через десять минут даже последнему идиоту станет ясно, что командир взводного опорного пункта зачем-то решил переместить бэху на новую позицию. В радиоэфире — маты, крики и обещания неминуемой расправы, дорогу быстро затягивает дымом, с визгом заводится бэха и, невидимая в клубах дыма, спускается триста метров по широкой дороге на ту позицию, с которой удобно стрелять по амонскладам, нелепо повернувшись боком к Докучаевску. И откуда, кстати, она недавно и стреляла. Дым рассеивается. Мы стоим и смотрим на результат наших трудов. Ладно. Утро покажет, получилось у нас или нет.

— Клаузевиц! Маннергейм! — восхищенно говорю я.

— Хвали меня, хвали, — скромничает Вася.

— Та я не про тебя. Я про себя. Как я хорошо придумал, а?

— Ты про бэху?

— Нет. Про себя.

— Чего это? Что, кроме тебя, никто бы в нашем кунге степлер бы не нашел?

— И это тоже. Ты на штаб про перемещение техники докладывал?

— Ну да. Они же спрашивали. Да и сепарам надо было радиоперехват хороший дать, такой… правильный. А что?

— А про дымовую завесу.

— Ну, конечно.

— Вот и отлично. Я сейчас три ящика дымов на это дело спишу.

— Чернильная твоя душа, Мартин.

— Вести документацию роты — это сложная, опасная и трудная работа, для самых храбрых. Но кто-то ведь должен ее делать. «Ніхто крім мене» и все такое.

— Ты прям на орден наговорил. Пошли спать, героический герой.

— Пошли.

Подпертая камнями и обрезками досок, на краю одного из «уровней» террикона остается стоять деревянная, обтянутая масксетью двухмерная бэха.

Интермедия 6

Мальчишки. Не знавшие битв.

Не, космонавтами тогда, в восьмидесятых, мы мечтали стать все. Почти все. В конце десятилетия, правда, появились иностранные машины, хорошо одетые коммерсанты — и часть пацанов стала мечтать стать сначала коммерсом, потом бандюком, потом еще кем-то, но чтоб непременно с машиной, деньгами и чем-то, что мы не могли сказать тогда словами, и только позже я узнал это слово: «власть».

Ну, а мы… Мы продолжали хотеть к звездам. Забавно, да? А еще мы, быстро и несытно растущие дети, играли.

«Повзрослеет — успокоится», — усмехались взрослые. «Поймет, что жизнь не сказка», — говорили они при виде пацанов и девчонок, носящихся по пыльной улице Горловки. «Жизнь свое расставит по местам», — лениво цедили они, знающие, что никто и никогда из нас, маленьких и юрких, не полетит в космос. И даже не приблизится к мечте. А мы… Ну, мы запоем читали Купера и Буссенара, ночами поглощали рассказы про Алана Куотермейна и ту череду прекрасных книг, которые можно было брать друг у друга и листать, листать, перечитывая «Приключения капитана Блада» в сто первый раз, жадно пробегая глазами вязь черных буковок под старенькой лампой в скрипучей кровати.

Звездами были хлопки паруса над гладью Карибского моря, тучи москитов в дебрях Амазонки, граненый ствол верного мушкета и «следи, чтоб не отсырел порох, гринго, гуроны близко, и с нас снимут скальпы, если мы не будем метко стрелять…» Все это было нашими звездами — таинственными, сладкими, недостижимыми, горечью того, что мы-то, точно, никогда этого не переживем, мы в пост-совке, и мама с папой бьются изо всех сил, чтобы ты и дальше мог вечером читать книги. Прости, родной, я потом тебе обязательно все куплю, но сейчас — нет, извини, нет, не сейчас.

А потом мы выросли.

И… И ни капли не повзрослели.

Десятилетний пацан летит по дороге, прыжок, еще один, ноги в кедах едва касаются асфальта, нырок, уворот от какого-то мотоцикла — и ты вылетаешь на склон горы, где твои — вот совсем-совсем твои — ждут, нетерпеливо улыбаясь до ушей, плюхаешься на колени, и кто-то совсем близкий кричит:

«Ну где ты был?! Давай!»

Через двадцать пять лет тот же пацан летит по тропинке, прыжок, какая одышка, мля, еще один уворот от некстати выросшего на дороге куста — и ты уже на склоне горы, где твои — вот совсем твои — ждут, нетерпеливо, скалясь во все забрало, плюхаешься на колени, и кто-то совсем близкий кричит: «Ну где ты был?! Давай!»

И ты загоняешь гранату в свою большую стрелялку. Выстрел.

Тяжелая болванка пробивает нагретый воздух и уходит в небо. До звезд она не достанет, нет.

А вот ты, кажись, уже до своих достал.

Тебе ведь всю жизнь казалось, что будет, будет что-то значимое в твоей судьбе, что не просто «тачки-бабки-власть», что какой-то маленький кусочек тени плаща капитана Блада упадет и на тебя.

Ну что, малыш. Кажется, ты этого дождался. Мы все почему-то достигли своих звезд.

Выстрел.

День седьмой

Утро начинается не с птура, не с мин, не с зушки и даже не с кофе.

Утро начинается со звонка.

Разлепляю глаза, хватаю телефон. На темном экране светится «Андрюха Финик». О, начфин звонит из сорок первого. Не спится ему… В семь утра. Может, случилось чё.

— Штаб АТО, оперативний черговий підполковник Ахуєнний.

— Це вас турбує Командуючий Військово-Космічних Сил генерал-майор Ракєта.

— Привет, Андрюха.

— Привет, дорогой, привет. Не разбудил?

— Да хер его знает, шо тебе ответить. Зависит от того, шо ты мне расскажешь. Что-то случилось?

— Маленькая халепа.