Пегас, лев и кентавр

– Афанасий, вспомни: какой ты был, когда тебя привела пчела? – укоризненно продолжала Кавалерия. – Скромнейший молодой человек, краснеющий как брюква! «В контексте гипертекста», усики в три волосинки, лезущие в рот, и мания величия в запущенной форме!

Афанасий побагровел. Заметно было, что сравнение ему не польстило.

– Калерия Валерьевна! Я сто раз просил! – сказал он, подпрыгивая.

– А не надо было! По логике вещей: лучший способ, чтобы кто-то что-то делал, – регулярно умолять его этого не делать! – безжалостно сказала она.

Взгляд, полный укора. Недавний агрессор превратился в кролика.

– Калерия Валерьевна!!! У нас в лицее все были такие! Должен же гуманитарий чем-то отличаться от технаря? И вообще кто раньше взрослеет – тот скорее спивается, – сказал он жалобно.

Кавалерия победоносно улыбнулась, принимая капитуляцию.

– Ну хорошо! Ты меня убедил. Отведи ее в столовую. Трехжелательных фей тоже надо кормить!

Афанасий вздохнул и потянул Рину на рукав.

– Ну потопали… – сказал он.

Рина послушно пошла за ним. С Афанасием ей было легко. Она как-то сразу ощутила, что и дуться он долго не сможет, и вообще он такой, какой есть.

– А какие однотипные желания? – спросила Рина.

Афанасий непонимающе оглянулся на нее.

– А, эти! У женщин обычно всякая романтика, которая в лучшем случае заканчивается коляской, а в худшем не заканчивается вообще.

– А у мужчин?

– У мужчин два: «Хочу много денег!» и «А-а! Вытащите меня из грузовика с мелочью!»

Рина засмеялась. Афанасий тоже засмеялся.

– Как она меня отделала?! Это мы называем атакой Кавалерии! – сказал он.

Они спускались по лестнице со второго этажа на первый. Здесь лестница заканчивалась, но вниз еще зачем-то уходили ступеньки три. За ними была глухая стена.

– А там что? – спросила Рина.

Афанасий ущипнул себя за верхнюю губу. Рина вспомнила шутку Кавалерии про гуманитарные усики «в три волосинки».

– Вообще-то сюда только после первого нырка водят, – сказал он виновато.

– Ну пожалуйста! – сказала Рина голосом, предназначенным для таяния снегов и мужских сердец.

Афанасий уступил, хотя и без энтузиазма. Он подошел к стене и коснулся ее нерпью. Открылись сбитые ступени, мало похожие на типовые лестничные пролеты ШНыра.

– Давай скорее, а то в стене завязнешь! – предупредил Афанасий.

Рина пугливо прошмыгнула.

– Я не знала, что у ШНыра есть подвал!

– Это не у ШНыра есть подвал. Это у подвала есть ШНыр! – загадочно отозвался Афанасий.

Что он имел в виду, Рина сообразила через минуту. Все это время они безостановочно спускались. Лестница становилась уже. Теперь они шли, пригнувшись, один за другим. Рина мерзла. Сырость просачивалась в рукава. Площадок, где можно было отдохнуть, не встречалось: вылизанные временем ступени ввинчивались под землю спиралью.

Афанасий перемалывал кости Кузепычу, который из экономии отказался проводить сюда электричество, сделав ставку на коптящие факелы, магия которых от времени давала сбои.

Рина уже заметила, что ругать Кузепыча в школе было общей привычкой. Когда встречались двое знакомых, не знавшие, о чем поговорить, обычно возникало неловкое молчание. Можно поболтать о погоде, но слишком глупо, и после короткой паузы собеседники вспоминали о существовании Кузепыча.

Внезапно лестница закончилась, и Рина поняла, что они стоят в широком и высоком тоннеле. Под ногами она ощущала неровность массивных камней. В подвале относительно современного здания это было странно.

– А откуда здесь брусчатка?

– Понимаешь, если человек поменяет ушанку на кепку – это еще не означает, что перед тобой два разных человека, – весело перебил Афанасий.

– То есть ШНыр тут давно, он под землей, а двухэтажный блок наверху – кепка? – сообразила Рина.

Афанасий хмыкнул в темноте.

– Точно! Раз в сто лет «кепку» сносят и отстраивают что-нибудь посвежее, чтобы внимания особо не привлекать. Жить-то все-таки приятнее на солнышке, а не в подземелье… Кошмарно мы относимся к историческим памятникам, не правда ли?

– А тут? Внизу?

– Тут все остается как было.

– А подвалы большие? – спросила Рина.

За шиворот Афанасию сорвалась большая капля. Ему это не понравилось, и он поднял воротник куртки.

– Смотря с чем сравнивать. Как-то мы с Улом спускались четыре часа. На большее нас не хватило. Родион – тот однажды почти сутки спускался и тоже не выдержал – назад повернул. Говорит, кислорода почти не было – спички не горели, и холод жуткий… Ну вот мы и пришли!

Афанасий снова коснулся стены нерпью. В лицо Рине ударил свет – такой яркий, что она, успевшая привыкнуть к полумраку, вынуждена был зажмуриться.

Открыв глаза, она поняла, что стоит в пещере, вырубленной некогда в сплошной скале. Вдоль стены на десятки шагов тянулись деревянные манекены, на которых висели куртки. Их было множество – часто изрубленные, обгоревшие, простреленные из арбалетов. Почти у всех – цветы, но больше всего их у крайнего пустого манекена. Тут их целое море, и большинство свежие.

– Кому это столько? – удивилась Рина.

Афанасий кашлянул.

– Одному хорошему человеку. Не вернулся из нырка, – объяснил он, отворачиваясь.

– А почему без куртки?