Печать василиска

Тело Тимура доставали из воды долго, матерясь и переругиваясь. Долго, потому что Тимур не просто так утонул, Тимур запутался в бог весть откуда взявшейся у причала сети. Сеть была старой, наполовину сгнившей, но еще достаточно крепкой, чтобы не выпустить человека из своего плена. Тимур зацепился за нее пряжкой ремня и еще рукоятью плетки, засунутой за пояс. И ноги Тимуровы, кажется, тоже были стреножены этой непонятно откуда взявшейся старой сетью.

А следователь, все тот же, который вел дело Алиного деда, похоже, обрадовался, потому что выходило, что не было никакого убийства, и даже самоубийства не было, а был несчастный случай. Мужчина, находясь в нетрезвом состоянии, решил искупаться да и запутался в прибившейся к причалу сети. Если бы был трезв, если бы не темнота, то уж как-нибудь выпутался бы, а так случилось то, что случилось – роковое стечение обстоятельств. А то, что дамочка рассказывает про бурление и дрожание, так это исключительно из-за расстроенных дамочкиных нервов, с перепугу и не такое могло почудиться. Тем более что места здешние странные, ко всякого рода природным аномалиям располагающие. А может, и было какое бурление, кто ж его знает? Говорят, что со дна озера иногда газ подымается. Вот, может, и поднялся, а дамочка напридумывала себе всякого. Утопленника они, конечно, в город заберут, для порядку, чтобы эксперты на него внимательнее посмотрели, но тут и без экспертов ясно – несчастный случай и роковое стечение обстоятельств...

Аля в несчастный случай и роковое стечение обстоятельств не верила, а во что верила, и сама не знала. Да, этой ночью Тимур выпил много, но он умел пить, не пьянея. И плавал он хорошо. Странно все и страшно...

Их отпустили в седьмом часу утра, когда разбитый милицейский «уазик», постанывая и погромыхивая, увез тело Тимура в город. Гришаев с Николаем и Толиком остались на берегу, о чем-то спорили, что-то жарко обсуждали. Ивановы и Егор ушли сразу, как только следователь позволил уйти. А Аля вот стояла, не знала, что делать. Кажется, озеро освободило ее от мужа-садиста. Кажется, живи и радуйся. Не нужно больше бояться, и плетка-семихвостка больше по ее шкуре не заплачет, и роз больше никто не станет у нее на животе вырезать, а оно жутко – до озноба, до дрожи в коленках, до кровавого тумана перед глазами. И озеро ее не отпускает, лижет ноги, что-то шепчет едва различимое, ластится...

Сумасшествие... или стресс. Просто нужно отдохнуть, поспать хоть немножко, попробовать забыться.

Взбираться в гору было тяжело, словно всю прошлую ночь Аля разгружала вагоны, а вверху, у старой липы, ее уже ждал товарищ Федор.

– Хозяйка, – голос у него был одновременно испуганный и радостный. – Он умер, правда? Тот нехороший человек, он больше не будет вас обижать?

– Не будет, – разговаривать с товарищем Федором не хотелось, а хотелось поскорее с головой забраться под одеяло. – А что ты тут делаешь в такую рань? Ты же домой ушел.

– Ушел, – он моргнул. – Баба Агафья долго на меня ругалась, говорила, что я больше не должен в поместье ходить и с вами видеться тоже больше не должен. А как же я без поместья и... – он опять засмущался. – И без вас, а? Я, наверное, из дому ночью сбег.

– Наверное?

– Не помню. У меня с головой что-то, я же скаженный. Помню, что хотел сбечь, а потом ничего не помню, – он пожал худыми плечами, поправил портупею. – А теперь вот снова помню: как машины из города приехали, как плохого человека из воды доставали. Это он его к себе забрал, – товарищ Федор перешел на шепот, – чтобы вас больше не обижал. Он вас любит, а тех, кто вас обидеть хочет, к себе забирает.

– Кто – он? – Але и без того было нехорошо, а теперь стало и вовсе муторно.

– Он, – товарищ Федор кивнул в сторону озера. – Баба Агафья говорит, что послезавтра он совсем-совсем проснется и тогда вас с собой заберет, потому что у вас его печать и вообще, вы красивая, как невеста. А ему невеста нужна новая, потому что уговор с Настасьей уже заканчивается.

Аля тяжело вздохнула, смахнула с мятого рукава Федоровой гимнастерки прилипшую былинку, сказала:

– Товарищ Федор, шел бы ты домой, отдохнул бы. Я вот тоже устала очень, спать хочу. Не надо больше про Василиска, хорошо?

– Хорошо, – он отступил на шаг, уступая ей дорогу. – Только я за вами все равно присматривать буду. Должен же вас кто-то защищать.

Товарищ Федор еще долго смотрел ей вслед, Аля кожей чувствовала его внимательный васильковый взгляд. Рыцарь... бестолковый, наивный, добрый. Повезло ей с защитником...