Шрам ставил его в пары четырежды за это утро — Коста не успевал даже выплести базовый узел, как его выносили чужие плетения. «Дар проигрывать с одного хода» — ржали ученики. После четвертого поражения с ним отказались вставать в пару — что толку, чему можно научиться, если у соперника неполный второй круг силы, и он ничего не может противопоставить? С таким же успехом можно лупить по мишеням или манекенам — те тоже ничего не выплетут в ответ.
Коста тяжело вздохнул, покосившись на неунывающего Пятого рядом — казалось, того не волнует вообще ничего, но даже он на тренировке удивленно округлил глаза, спросив: «И всё-таки, как же тебя сюда взяли?»
— Почему место на доске так важно, чтобы ради этого драться? — уточнил Коста у Пятерки, кивнув вниз.
— Место определяет награды, — ответил Пятый, подумав — он загибал пальцы, и, подсчитав, продолжил, — через двадцать декад будут выделять лучших учеников, и, одно из традиционных поощрений — это поездка на побережье. Можно покинуть остров на декаду… Отдых, развлечения, никакой учебы, — протянул он мечтательно. — Это помимо всего прочего… И плюс, мест в клане Арров всего три.
— Лучших? Мест в клане? — уточнил Коста.
— Первая десятка. Нам не светит. Все, кто остается на острове, занимаются в усиленном режиме, как не-подающие-надежд, — последовал длинный тяжелый вздох Пятого. — Традиционно из каждого потока отбирают троих, кто остается на островах, и для многих это единственная возможность стать клановым…
— Хэй! Отстающий!
Коста посмотрел вниз — задрав вверх голову на них с Пятым с превосходством смотрел Толстяк, заложив пальцы за пояс — пятая строчка в общем рейтинге успеваемости учеников на этой декаде. Девятый номер, подпевала «щеголя», Третьего ученика, того самого, который в первый день потрудился объяснить Косте правила поведения на острове.
Лучших учеников было двое — Второй номер и Третий, которые негласно конкурировали между собой, поделив сферы влияния. Все ученики примыкали либо к группе второго ученика, либо к группе третьего, либо являлись отщепенцами, как Семнадцатый, Пятый и он сам.
Толстяк, стоящий снизу относился к ближайшей свите Третьего номера — правая рука и неизменный сопровождающий. Второе лицо после небожителя, который зима за зимой показывает превосходные результаты, и которому Наставники прочат отличное будущее. И который очень не привык, чтобы его игнорировали.
— Здесь таких нет, Девятый, — миролюбиво отозвался Пятерка.
— Помолчи, блаженный, не с тобой говорю… — осек его Толстяк. — Ты, отстающий, Шестнадцатый… говорят, это ты нарисовал то чудо в фиолетовой мантии? — ученик огладил пухлыми пальцами воздух, рисуя изгибы женской фигуры — тонкую талию и пышный верх, гораздо пышнее того, чем Коста изобразил на рисунке. — Мне бы тоже такой… ночной свиток… чтобы смотреть и засыпать… смотреть и засыпать… сладко — сладко… — причмокнул он губами.
Коста скривился.
— Больше не рисую, — отрезал Коста кратко.
— Я расплачусь, — Толстяк облизнул губы. — Не останешься в накладе. У тебя же плохо с артефакторикой? Точнее совсем никак — можно поднять балл… Только чтоб такая же вышла — как живая, чтоб и смотрела на меня как живая и улыбалась, но чтоб одежды поменьше или совсем не было…
— Не рисую, — повторил Коста сухо.
— Не понял… это сейчас ты, — толстый палец ткнул вверх, — отказываешь — мне?
— Не-ри-су-ет, — повторил Пятый с отчетливым удовольствием, улыбаясь. И ещё раз, громче, проорал так громко, что вспорхнули птицы с другого края крыши. — НЕ-РИ-СУ-ЕТ! НИКАКИХ БОЛЬШЕ ГОЛЫХ БАБ!
На них обернулись все, кто был перед корпусом — ученики, пара слуг, и один в форме помощника Учителя, и посмотрели наверх.
Коста просто обреченно закрыл глаза. «Пятый!»