Печать мастера. Том 2

Сила ярилась вокруг. Белый туман воронками кружился по залу и поднимался к куполу. Господин-в-кресле речитативом продолжал читать слова с закрытыми глазами все быстрее и быстрее, ускоряясь с каждой фразой… а потом внезапно просто рухнул в кресло назад.

И кресло — протяжно заскрипело.

И вот тогда Коста — заорал. Потому что колеса начали вращаться. Медленно, мерно, неотвратимо.

Коста орал — орал мысленно протяжно на одной ноте от совершенного ужаса, орал неотрывно все время, пока колеса скрипели.

Кресло неторопливо приближалось к нему, объезжая алтарь.

* * *

«Руку» — сформулировал Нейер мысленный образ, отдавая приказ, и мальчик протянул свою.

Он сделал надрез, начертав символ — приношение. И вздохнул, собираясь с силами, оттягивая момент.

Это он всегда не любил особенно. Самая неприятная часть до того, как жертва умрет — обмен воспоминаниями.

За свои Нейер не беспокоился — они умирали всегда, и все его тайны умирали вместе с ними. Но те, кого убивал он, те, кого сжирал алтарь — оставались с ним навсегда.

Он помнил каждого — по воспоминаниям.

«Глаза» — ребенок поднял голову, и они встретились взглядами. И Нейер вздрогнул — в глазах ребенка не было ожидания, предвкушения или страха… Не было ничего, чтобы было у тех предыдущих, что отправляли на ритуал Арры.

Не было ничего, что было у тех кандидатов из побочных ветвей рода Фу, которые надеялись вырвать силу из его рук и забрать печать Главы. Надеялись привить новую ветвь к стволу Фу, которая даст потомство и богатые плоды, питаемая родовой силой. Нет.

В глазах ребенка не было ничего кроме бескрайнего кромешного ужаса и пожелания смерти — ему, Фу.

Это… не добровольная жертва!

Но прежде чем он успел остановить хоть что-то, капля крови с руки ребенка упала на гранит и впиталась с отчетливым ядовитым шипением, сила вспыхнула вокруг, их закружило и унесло, плотина воспоминаний рухнула и он провалился в чужие — те, без которые он бы вполне мог бы прожить.

* * *

Нейер

…Чего ты хочешь?…

Голос Наставника звучит насмешливо, и он понимает, что это — вопрос с подвохом, но отвечает честно.

«Дом, лавку на первом и хороший свет на втором, в мастерской… Жену… детей…»

…

Кисть касается листа.

И влажные черные штрихи создают рисунок. Образ проявляется на пергаменте, закрепленном к походной доске.

Длинные пряди волос треплет ветер, и они лезут в лицо, мешая рисовать. Снежные шапки Лирнейских вдали… осенние цветы багрянцем на склонах…

Пахнет поздними яблоками, свободой, Северным морем… Это и есть — счастье…

* * *

Коста

…Его — хвалили.

Он знал, что ему — пять. Праздник был вчера, и сегодня слуги таскали ему сладости на подносах, пока не видит мать.

Он был горд, счастлив и почти раздувался от гордости — отец хвалил его! Отец!

Он собрал свой первый артефакт и светляк парил над столом, нарезая косые круги, то и дело норовя завалиться на бок. Но — парил! Парил!

– Молодец, Ней. Молодец!

Его подкинули в воздух, и он завизжал от восторга, чувствуя сильные руки отца…

…

Коста терялся в водовороте чужих воспоминаний и незнакомых красках мира вокруг — бело-золотых.