– Чего тебе, малец? Опять кончился пергамент? – старик Хо быстро прикрыл тряпкой набросок – он тоже работал, уже почти декаду, но так и не сказал Косте над чем, и целое не удавалось увидеть ни одним глазом – мастер тщательно запирал дверь плетениями. Хотя декаду назад он успел рассмотреть несколько набросков – лицо сира Блау наполовину в тени, улыбающуюся Мэй-эр и ещё двух детей, одного – совсем ребенка.
– Я не смогу, мастер, – выдохнул Коста раньше, чем успел передумать. – У меня не выходит. Вы были правы – я слеп и не вижу суть. Не могу уловить. Я хочу отказаться от зака…
Подзатыльник прилетел раньше, чем он закончил и Коста больно прикусил язык.
– Щенок, – наставник тщательно вытирал полотном палец за пальцем от туши. – Для любого мастера позор иметь такого трусливого ученика.
– Я не…
– Трус, – повторил старик Хо. – Причина – страх. Ты просто боишься ошибиться.
– Нет!
– Боишься так, что не можешь писать. Самое простое – это отказаться. Нет доски – нет ошибок.
– Да нет ж-ж-же, – Коста начал заикаться. – Мастер был прав – у меня недостаточно опыта, доску должен рисовать учитель и…
– Трус, – жестко повторил Наставник Хо. – Жалкий. Трус. Недостойный пути мастера. Когда я учил тебя сдаваться раньше, чем попробуешь?
– Я п-п-пробовал! Две декады! Пробовал! – от обиды Коста не сразу смог сглотнуть.
– Когда Блау сказал, что отдаст заказ тебе – моему ученику, – продолжил мастер тише, – я был против ещё и потому что ты – не готов и ты – слаб. Слаб не телом, слаб – духом.
Коста заморгал – часто часто и стиснул руку в кулак.
– Твоя слабость – это страх. Ты не откажешься от заказа. Ты сделаешь его. Есть клановые каллиграфы, есть мастера в пределе, которые с радостью написали бы всё, что угодно, но не справились бы. Постичь суть рода Блау может только тот, кто спускался на двадцатый. Я тоже был там, – продолжил мастер Хо тише, – но я не смогу написать… груз прошлого исказит суть. А ты ещё живешь будущим, щенок. Ещё хочешь оставить след в Хрониках. Тот, кто видит будущее – связь поколений, достоин писать, щенок. Иди. И ищи «суть». И не возвращайся, пока не почувствуешь.
Хотелось есть. Спать, а ещё изорвать все пергаменты на мелкие кусочки.
Коста скинул верхнее покрывало с кровати, запер хлипкую дверь и погасил свечи. Устроился посередине на полу и закрыл глаза.
…Но вместо будущего перед глазами упорно вставала смешливая булочка Мэй-эр с ямочками на щечках. Зимы будут идти, персиковые саженцы приживутся и вытянутся…Сезоны будут сменять сезоны, и однажды сад поместья Блау осыпят лепестки персиков…
…Два крыла достроят, зимний сад на крыше – Коста почти видел, как яркие лучи светила играют на витражах…
…Булочка Мэй-эр вырастет, у нее будут дети и поколения за поколениями, спускаясь в алтарный зал они будут видеть надпись над входом…
…Первый Аксель в роду Блау станет мужчиной, и через десять зим не отец, а он, соберет отряд зачистки и поведет их вниз…
Поколения за поколением.
Зима за зимой.
Сезон за сезон.
Блау хранят Блау.
Ступеньки под весом мастера Хо надсадно скрипнули, и он застыл, чтобы не помешать, но ученик не обращал внимания. Внизу на столе, озаряемом светом огня, были расстелены пергаменты, прижатые пиалами и чайником.
Кисть взлетала и опадала, руки скользили вдохновенно, он чертил с полуприкрытыми глазами.
Малец уснул там же, через пятнадцать мгновений, и старик спустился вниз. Обошел стол, помедлив, и выдохнул. Когда прочитал. И украдкой вытер предательски повлажневшие глаза.
– Я смог, – прошептал он беззвучно. – Вы говорили я никогда не смогу… но я – смог. – Хо потер бесполезную печать пальцами – простой кусок металла, который ещё никого не сделал мастером. – Вот теперь я – Мастер, учитель…