Печать и колокол

Духи «Грезы Версаля», «Берег Слоновой Кости», «Аромат тропического леса», «Орхидеи», румяна «Зори Эллады», белила «Легконогая Диана», пудра «Феодора» и «Карнавал в Венеции» – баночки и флаконы с этими волшебными атрибутами красоты можно было увидеть только в лаборатории Лоренцо Менотти и будуаре фаворитки французского короля.

Разве это не стоило четырех миллионов франков?!

Что же касается злословия дам, то это единственное, чем они могут себя утешить, бедняжки!

Маркиза хорошо помнила, что творилось в Париже, Вене и Лондоне, когда пронесся слух, что дрезденский музыкант и парфюмер Блонд разгадал секрет ее духов «Грезы Версаля».

Вся улица, на которой жил этот авантюрист, была заставлена экипажами. К нему ездили на поклон не только косметологи, аптекари и парфюмеры, но и светские дамы, которым не терпелось хоть в этом сравниться с мадам Помпадур.

Блонд не страдал скромностью, о нет!

«Метр Менотти, – вещал он, – открыл великую тайну запахов, которая для меня перестала быть тайной. Имя этой тайны – гармония. Если гармония звуков услаждает наш слух, то гармония запахов чарует наше обоняние. Букет духов – это симфония ароматов, состоящих из благоуханных аккордов». Блонд утверждал, что каждой из семи нот соответствуют строго определенные запахи: ноте «до» – ароматы розы; «ре» – сандала и бергамота; «ми» – вербены или акации; «фа» – бобровой струи, серой амбры, мускуса. «Соль» – это душистый горошек, сирень, флер д'оранж; «ля» – лаванда, толуанский бальзам; «си» – мята, корица, ночная фиалка или гвоздика.

Но то ли в музыке было все-таки слишком мало общего с парфюмерией, то ли Блонд оказался плохим композитором, но «гармонии запахов» у него не получилось. Ноктюрн «Грезы Версаля» надежд не оправдал. Духи Блонда оказались жалкой копией шедевра, созданного Лоренцо Менотти. И во избежание неприятностей Блонд ночью покинул свой дом, не забыв, разумеется, захватить с собой деньги, полученные от легковерных красавиц…

Мадам де Помпадур тогда очень смеялась.

Безудержно хохотала она и позднее, когда ей стало известно, что посланец некой австрийской герцогини пытался выведать у Лоренцо Менотти рецепты духов «Аромат тропического леса» и румян «Зори Эллады». Мадам де Помпадур верила в столь дорого оплачиваемую ею преданность своего парфюмера.

– Но уже давно известно, – сказал Василий Петрович, – что все предусмотреть нельзя. В этой старой истине пришлось как-то убедиться и мадам де Помпадур…

Я посмотрел на флакон, и мне показалось, что ангел на его хрустальной стенке лукаво подмигнул нам.

Но разве ангелы, играющие на арфе, могут подмигивать?..

***

Луна с прилежанием подмастерья, который решил во что бы то ни стало выбиться в мастера, щедро серебрила темные воды Сены, крутые черепичные крыши с лесом каминных труб, башни собора Парижской богоматери и листья каштанов на старинных бульварах вдоль правого берега Сены.

Давно погас свет в окнах Тюильри. Погрузились в сонное оцепенение средневековый Марэ и изысканный Сен-Жермен.

Париж спал.

В это позднее время бодрствовали разве что городские стражники да алхимики в грязном и зловонном Сен-Марсо, которое парижане называли «предместьем страждущих».

Впрочем, беспокойно ворочавшийся на своей постели широкоплечий старик в ночном колпаке не был ни стражником, ни алхимиком, хотя он не хуже любого стражника охранял покой королевской фаворитки и знал многие тайны науки избранных. Недаром же к парфюмеру маркизы Помпадур, метру Менотти, любил захаживать по вечерам длинный и худой, как жердь, мосье Каэтан, алхимик из Латинского квартала, снимавший комнату недалеко от церкви святой Сульпиции.

По глубокому убеждению Каэтана, метр был единственным порядочным человеком в этом новом Вавилоне, именуемом столицей Франции. По крайней мере, у него не только можно было перехватить деньжат, но и потолковать о «магистерии философов» – философском камне, о великом алхимике всех времен Гебере и о дяде самого мосье Каэтана, графе Руджиеро, который наверняка нашел бы способ превращения презренной ртути в благородное золото, если бы ему не помешал погрязший в невежестве прусский король. По уверениям мосье Каэтана, его дядя оказался на виселице, украшенной мишурным золотом, как раз в тот момент, когда в его руках почти уже был секрет «магистерии философов». Если бы проклятый пруссак хоть на неделю отсрочил казнь, то превратился бы в самого богатого монарха Европы, а племяннику повешенного алхимика не пришлось бы теперь бедствовать в Париже. Что ни говорите, а терпение – величайшая человеческая добродетель. Но что смыслят в добродетелях варвары пруссаки?! Ведь они внемлют не мудрости, а барабанному бою, и предпочитают божественному нектару знаний обычное пиво.

Вспомнив сетования Каэтана, Менотти усмехнулся и подоткнул под голову подушку.

Бедняга Каэтан, по его мнению, страдал не столько от опрометчивости короля, который, не дождавшись философского камня, приказал вздернуть алхимика, сколько из-за собственных заблуждений.