Пчелиный волк

Рыцарем быть мне еще не приходилось. Я вдруг пожалел, что у меня нет леденца. Или помадки из жженого сахара. Или свистульки. Глупо, но мне захотелось подарить этой Катьке свистульку.

– Завтра сделаю тебе свистульку, – сказал я. – Из рога.

– Из какого рога?

– Из рога единорога, – ответил я. – Лара, скажи мне, как найти Персиваля?

Лара поглядела на меня безо всякого интереса. Катька поглядела с испугом.

– Ты знаешь, где он?

– Он мертв, – ответила Лара. – Это все знают…

– Он пал в бою! – пропищала Катька. – На него набросилась тысяча кровожадных волков, и он бился до конца! А потом пал…

– Пал смертью храбрых, – добавил я. – В героическом бою. Но некоторые считают, что это не так…

– Мне нет дела до некоторых.

Скучно. Я нащупал в кармане петлю с палкой. Скучно.

– Тысяча кровожадных волков, – сказала Катька. – Целая тысяча.

– Ты вяжешь жилетку для братика? – улыбнулся я.

– Не для братика, – покачала головой Катька. – Для Зубастика.

– А кто такой Зубастик?

– А вот.

Катька встала. Обнаружилось, что сидела она на квадратной корзинке, с такими корзинками в американских фильмах ездят на пикник. Катька откинула крышку и вытащила…

Тут я немножко обалдел.

Потому что Катька вытащила Сима. Кибернетического пса изобретателя Дрюпина. Пес был дезактивирован, свернут в металлическое кольцо. А зубы действительно торчали в разные стороны.

– Это Зубастик? – спросил я.

– Это он. – Катька погладила Сима по голове. – Он – щенок древней собаки динго, они раньше обитали в пустотах…

– В пустынях, – поправила Лара.

– Ну да, в пустынях. Они жили в пустынях и откладывали в горячий песок коричневые яйца. Вот такие.

Катька показала мне разрезанный по экватору баскетбольный мяч.

– Где ты его взяла?!

Спросил я, пожалуй, несколько нервно.

– На болотах. – Катька снова погладила Сима. – Я маслянику собирала, гляжу, лежит…

– А больше там ничего не было? Рядом с этим яйцом?!

– Нет, – ответила Катька, – больше там ничего не было. Только яйцо древней собаки динго. Эти собаки жили в пустынях и питались небесными токами. Они были страшны и огромны, а потом пришла вода, и они все заржавели. А это яйцо лежало в иле и не заржавело.

Катька постучала по мячу.

– И оно бы еще лежало, наверное, но на него напал болотный коркодил. Коркодил разгрыз скорлупу, и щенок захлебнулся в воде.

Катька всхлипнула.

– Щенок захлебнулся, он мертвый. – Гномчонка прижала Сима к себе. – А я вяжу ему рубашку из крапивы…

– Зачем? – спросил я.

– Крапивные рубашки могут оживлять, – сказала Катька. – Надо связать семнадцать крапивных рубашек, и тогда, если, конечно, хотеть по-настоящему, Зубастик оживет. Так Лариса мне сказала.

Я посмотрел на Лару, но она на меня не посмотрела.

– Мне нужен Персиваль, – сказал я.

Катька поглядела на меня с еще большим испугом.

Лара даже не подняла голову, стукала спицами, снабжая незнакомую мне цаплю теплыми вещами – ведь вполне возможно, что скоро придет зима.

– Мне нужен Персиваль, – повторил я.

Нет ответа, что уж там.

– Может, ты мне все-таки скажешь? – попросил я. – От этого много зависит. Может быть, кто-то даже умрет…

– Никто не живет по двести лет. Умирают даже философы.

Умная.

– Хорошо, – сказал я. – Помоги тогда лично мне. Я сбился со счета, со временем нелады…

– Я не помогаю. Никому, никогда.

– Я сбился со счета, – повторил я. – Дело в том, что вот здесь, в правом легком, у меня капсула. В ней яд. Скоро она может лопнуть. На днях, скорее, а может, через неделю… Если я не выберусь отсюда, то умру. Мне нужен этот Персиваль. Как вы там его еще называете…

– Это все очень трогательно, – равнодушно ответила Лара, – но мне совершенно плевать. Если ты умрешь в этом мире, то просто очутишься в том. Это ведь все не по-настоящему. Так что отвали. Мне тебя не жалко.

Я покивал, потом сказал:

– Все это немножко не так. Дело в том, что я не совсем…

– Я больше не хочу этого слушать. – Лара отвернулась.

Ну, ладно. Я опустил руку в карман, нащупал петлю…

Со стороны поселения послышался смех. Квакающий, может, крякающий.

– Опять! – испугалась Катька. – У Люлюки приступ, надо…

Лара вскочила, оставила свои спицы и нырнула в темноту между хижинами.

– А ты чего не бежишь? – спросил я у Катьки.

– Нельзя. Надо огонь поддерживать. Если не поддерживать огонь, то они еще больше смеяться будут. Когда горит огонь, они меньше смеются.

– Понятно. – Я устроился на полене возле костра.

– Тут почти нет маленьких, – грустно сказала Катька. – Только Никита, но я не хочу с ним дружить, у него по шесть пальцев. Если бы Зубастик…

– Катька. – Я подмигнул девчонке. – А можно, я поглажу твою собачку?

– Можно, – улыбнулась Катька. – Зубастик хороший. Только яйцо разбилось…

– Не, – покачал головой я. – Я, пожалуй, не буду его гладить. А вдруг он меня цапнет?

– Он не может цапнуть. Зубастик давно утонул…