Пчелиный пастырь

Когда спасенный караван, приветствуемый мальчишками Вильфранш-де-Конфлана, проехал сарацинский поселок, Эме и Христиансен, как родного брата, узнали терракотовый город, опоясанный крепостными стенами и сразу выведший их в долину Ротха. Сеть пенистых потоков, берега которых частенько недоступны даже для вошедшего в раж рыболова, уносят воды гиганта.

Мамаша Кальсин и Сантьяго — даром что испанец был самый настоящий красный — молились всем пиренейским святым — святому Ферреолю, святому Женису, святому Авентену, святому Планкару, святому Лезье, святому Беару и многим другим, включая и святого Назария, — о том, чтобы выдержал радиатор, прилаженный старым товарищем Эспарры.

Они добрались до Саорры, высокомерной, потому что она лежит выше всех и господствует над рекой. Жизнь тут шла своим чередом, были открыты бакалейная и мясная лавки, булочная, кафе, школа и почта. Крестьяне — ровесники Капатаса — поболтали с Пастырем о том, о сем. И было ясно, что если разглагольствования Эспарры могли показаться стороннему наблюдателю чересчур сентенциозными и даже театральными, то у своих соотечественников он находил отклик. Таковы каталонцы. Капатас получал информацию по дороге — новости о высокогорных пастбищах, о цветении, — словом, узнавал всю местную хронику без помощи радио и прессы и в то же время заключал кое-какие сделки, не имеющие отношения к службе Риккетти.

В то время дорога была проезжей от Вильфранш до Саорры и трудной от Саорры до Пи, где она и кончалась. Моторы и подвески страдали, атакуя восточный фланг Пюиг-дес-Трес Эстеллес (разумеется, то были три звезды волхвов), кружевом вырезанный в зеленом небе. По другую сторону Ротхи вырисовывались сторожевые башни, сестры Мадлош и Массана, подобно башне Гоа, охраняющей Сен-Мартен — легендарное аббатство монахов-воинов, основанное графом Гиффром; орлиное гнездо, укрывшееся в потрескавшихся складках древнего плаща Канигу.

Неожиданно показался Пи. На высоте тысяча метров этот поселок стоял на самом краешке цивилизации. Дальше между Пн и границей, которая была от него всего в десяти километрах — на расстоянии полета стрижа, — находилась лишь деревушка Манте, в ту пору вклинивавшаяся в чужую землю. Почтальоны, охотники, таможенники, жандармы, пастухи, дровосеки ходили по узкой, крутой тропе погонщиков мулов. Над Ротхой нависали старинные дома, вцепившиеся в левый берег, угрюмые, несмотря на еще многочисленные фруктовые сады. Они остановились на площади, словно передвижной зверинец.

Они разбили лагерь, не дожидаясь Толстяка Пьера, который, вероятно, был еще у Вильфранш. Ульи надо было расставить подальше один от другого. Этого требовали местность, высота, цветение. Самый большой надо было поставить над Пи. Дорога шла над деревней цвета сиенской земли и внезапно обрывалась перед дикими овсами, в которых ветер отплясывал сумасшедший танец. Это и впрямь был край света.

Здесь просека разветвлялась. Ее главная ветка карабкалась к перевалу Манте, другая вилась по склону холма к Заброшенной Мельнице, находившейся отсюда километрах в двух. Там была запруда, которая питалась водами потока. Над ней стояла водяная мельница, почти разрушенная, поросшая мхом. Заброшенная Мельница свидетельствовала о том, что гора необитаема. Только вызванные войной нехватки могли немного оживить этот край. Мясо стало редким продуктом, а чтобы добыть дров, надо было, словно в стародавние времена, изрядно попотеть. Для земли, как и для людей, существует лишь один закон: спрос и предложение.

Этот уголок был укрыт от резких ветров, которые кружат высоко в горах, — то шло на пользу растительности — орешнику, тополям, ясеням, ивам, березам. Яркая зелень травы заставляла вспомнить об Ирландии. Цветы росли здесь в изобилии — эспарцет с розовыми, торчащими вверх метелками; шалфей с его красными цветами, о которых поют в романсах; тяжелые гиацинты, голубые и розовые дамы-патронессы; тигровые лилии и только что распустившиеся царские кудри с золотыми тычинками; воспетый поэтами желтый и белый донник; телесного цвета тимьян и множество других цветов, о которых Капатас говорил, что они могут даровать счастье в браке и при рождении и помогать страждущим и путешествующим.

Только тот, кто знал о существовании этого ковра халифа, который занимал около гектара и который со всех сторон обступал черный лес, мог рискнуть подняться сюда. Лачуга мельника с потолком из буковых балок сохранилась. Окно с источенными древоточцем ставнями выходило на живописный овраг. Тень и солнце; прошел дождь, короткий проливной дождь. Солнце заткало его своими муаровыми лучами, и над склонами гор вспыхнула радуга. Далеко, совсем далеко, на самой радуге, резвились барашки, которые объедали с нее красную полосу, а пастухи-акробаты ходили по натянутым канатам дождя.