Мэрилин расхохоталась так звонко, что мужчины, сидевшие у стойки на высоких стульях, оглянулись. Мулей изумленно на нее взглянул и почувствовал себя так, точно из какого-то ушата на него стала литься все усиливающаяся струя ледяной воды.
— Здесь можно отлично поужинать, — не совсем кстати нерешительно предложил он. Она продолжала хохотать. И вдруг ему стало ясно, совершенно ясно, что при всем блеске его беседы, при всех ее симпатиях к угнетенным нациям, при всей его неотразимости он, араб, для этой влюбленной в Средний Восток американки не существует, просто не существует.
Дом был двухэтажный, частью кирпичный, частью тесаного камня, с внутренним двором, с каменными лестницами, с какими-то подобиями бойниц, — в далекие времена был арабской крепостью. В первом этаже были парадные комнаты, мандар, еще зал с фонтаном, гостиная, столовая. Они отделялись длинным коридором от небольших, неровных комнат для многочисленной арабской прислуги. Во втором этаже были спальные. Там же рядом у бея помещался гарем, состоявший из одной большой комнаты и нескольких окружавших ее малых. Для couleur locale отец Дарси оставил неприкосновенным помещение гарема, с его низкими диванами, с множеством диковинных часов, с богато разукрашенными мозаикой низенькими столиками. Главные коллекции находились в парадных комнатах. В гостиной висела надпись: «Вы, идущие ко сну, отдайте помыслы Тому, кто не спит никогда»» Дарси переводил гостям эту надпись. Коллекции же показывал человеколюбиво, без жестокости, не очень долго: знал, что большинство гостей мало смыслит в арабских коврах, в мекнесских многоцветных тканях, в маракешеком оружии, инкрустированном золотом, серебром и слоновой костью: четверть часа добросовестно восхищаются, затем начинают зевать. Он не мог научить арабскому искусству даже Суламифь. Она тоже восхищалась, но про себя думала, что в Александрии, в небогатой квартире ее родителей, была приблизительно такая же мебель и такие же ковры, но только там они были не старинные, а просто старые, истертые, грязноватые, купленные по случаю за гроши.
Они прилетели в Мекнес вечером. На аэродроме их ждал очень неприятный сюрприз.
Знакомый француз, оставшийся на службе у султанского правительства, вполголоса им сообщил, что в окрестностях города произошли серьезные беспорядки. Очень куда-то торопясь, он кратко им посоветовал уехать возможно скорее и, во всяком случае, в имение не ездить. «Переночуйте в «Трансатлантике», там теперь свободные комнаты есть, а завтра непременно уезжайте», — сказал он и, быстро простившись, убежал.
К ним подошел их шофер араб. Приветствовал хозяев почтительно, но как будто менее почтительно, чем обычно, и вид у него был не обычный, не то радостный, не то растерянный. Дарси нерешительно совещался с Суламифью.
— Как же мы можем остаться в Мекнесе? Ведь тот завтра приезжает к нам в имение подписывать условие! Да и какая может быть опасность? Дом полон слуг.
— Разумеется! — бодрым тоном ответила она, но подумала, что ведь слуги все-таки арабы, хотя и хорошие люди. Повар-француз остался в Каире. — Завтра подпишешь условие, и тотчас после этого можем уехать.
В эту минуту на аэродром стал входить воинский караул. Он состоял из
По дороге он расспрашивал шофера. Тот по-французски говорил еще хуже, чем Дарси по-арабски. Суламифь помогала. По словам шофера, какие-то беспорядки как будто были, но он о них толком ничего не знал. Еще, что газолина осталось мало, придется за ним съездить отдельно.
— Когда отвезете нас, поедете. Могли подумать об этом раньше, — сухо сказал Дарси.
Было уже совершенно темно. Им отворил дверь швейцар, и его вид тоже показался Дарси странным» Впрочем, он очень заботился и суетился. Сказал, что слуги легли спать. Дарси остался недоволен и этим: кто-нибудь мог подождать приезда хозяев. Тоже подумал, что все в доме — арабы и берберы. Суламифь тотчас отправилась осматривать комнаты. Швейцар почтительно бежал впереди и зажигал лампы. Теперь она на все смотрела уже не прежним хозяйским взглядом: имение завтра должно было стать чужим. «Сегодня будет тут наш последний вечер!» — грустно подумала она: в последние дни нерешительно говорила Дарси, что, быть может, все-таки за бесценок продавать не следует.