Павлик

– А я спросить как раз хотел, – оживленно улыбнулся Игорь Сергеевич. – Как выглядят-то они? И потребляют их как?

– Да как труха обычная. Грибы сушеные они и есть сушеные грибы. Что волшебные, что обычные подосиновики. Маленькие, сморщенные… А потребляют обычно: берешь их и жуешь. И чай еще грибной из них заваривают, и еще по всякому-разному. Кто на что горазд, короче. Вот я тогда и понял окончательно: обратной дороги нет. И хоть смешно сейчас прозвучит, – Павлик мрачно покачал головой и искоса посмотрел на Игоря Сергеевича, – а тогда было не то что не до смеха, а полный ужас обуял меня. Ночь, холод, пес знает где нахожусь, а до кучи – два мужика незнакомых меня отравой какой-то кормить собираются! И я в беспамятстве валяться потом с ними должен, без контроля и присмотра людей знакомых! Вы это себе представить можете?!

Бизнесмен громко расхохотался, а когда успокоился, добродушно кивнул своему гостю:

– Извините, обидеть не хотел! Воображение живое очень у меня, так и представил себе ваши чувства! Я вам уже в который раз говорю: титан вы, Павел. Я бы там и близко не оказался, в ситуации такой. На стадии предварительного отбора уже бы отсеялся!

– Нет, – Павлик посмотрел хозяину жизни прямо в глаза, и тот поразился моментально произошедшей в нем перемене: лицо его казалось не просто суровым, а словно высеченным из камня, возле губ залегли упрямые складки, а в глазах заплясали далекие огоньки. – Вы забываете все время, что у меня за спиной было. Если вас бы в такую же ситуацию поставить, вы бы тоже ни секунды бы не колебались, можете мне на слово поверить. Это же всплески были, о которых я вам сейчас говорю: страх, мысли всякие разные дурацкие. А в глубине души-то я знал: у меня только вот этот вариант и есть, чтобы живым остаться да еще и в рассудке здравом. И чем больше момент начала приближался, тем страшнее мне становилось вроде бы как, а с другой стороны – легче. Знаете, – он задумчиво пожевал губу и нахмурился. – Я песню одну слышал когда-то, бардовскую. Автора не помню, а вот название на всю жизнь в памяти осталось… И текст… «Молитва десятого» называется. Фабула там в том, что после поражения римлян от Спартака Красс – полководец римский – приказал войска свои за поражение наказать. А времена-то жесткие были, вот он и велел децимацию устроить. Обычай это такой, когда каждого десятого казнят, – Павлик мрачно кивнул тихо присвистнувшему собеседнику. – Причем, что характерно, вообще никто не разбирался, кому жребий такой выпадет – трусу, который от рабов драпал, или герою, который один врага в бегство обращал. Выпало десятым быть – будьте любезны! Шаг вперед – и голова долой, – он сделал рукой характерный жест усекновения и повел плечами. – Вот песня про это и есть. А слова – как будто от лица солдата, который этот счет слышит. Первый, второй, третий – все ближе и ближе к нему… А он только стоять и молиться может, да краем глаза еще видеть, кого пронесло. С этим – кусок хлеба вчера ломал, с этим – плечом к плечу в строю одном бился, всех ведь в лицо, как родных, знает. А мысли у него и чувства, сами понимаете, какие! Будь ты хоть тысячу раз герой, а тут – судьба слепая! И вот к нему счет подходит: шестой, седьмой, восьмой, девятый… А бард этот, который песню поет, как за душу прямо взял клещами, до того точно все передать сумел! Вот там и слова эти, про которые я вспомнил сразу, как вы про титана опять говорить начали, – Павлик снова поежился и прикурил новую сигарету. – Сколько лет прошло, а слова на всю жизнь запомнил: «Слышу – десятый! В строю возникает пробел, кто-то смеется. Выхода нет, поневоле становишься смел, что остается? Я – не десятый! Я вижу небес синеву, больно от света. Боги, скажите теперь, для чего я живу? Нужно ли это?» – губы Павлика задрожали, глаза подозрительно заблестели; он украдкой промокнул их и с силой затянулся. – Я очень тогда живо представил себе это все. Еще вчера после битвы богам хвалу возносил, что жив остался, а сегодня – вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Команда, расчет короткий, и всей жизни – на десять этих откликов: первый, второй, третий… А когда номер твой – десять, и надежда вся твоя, и жажда жизни – как во вспышке короткой, сгорает все… Вот и – «выхода нет, поневоле становишься смел, что остается?» Вот, Игорь Сергеевич, моя ситуация – один в один! Выхода нет, и смелым ты поневоле становишься, а не потому что титан или еще там кто, – некоторое время оба молчали. Возле прудика деловито сновали утренние воробьи, рыбки в пруду веселыми стайками гонялись друг за другом. Утро нового дня надвигалось на ресторанный дворик неумолимо, а солнце вот-вот должно было осветить его своими первыми лучами. Наконец Павлик нарушил затянувшееся молчание. – Вот так вот, короче, все у меня и было. И у вас, если вас прижмет по-настоящему, можете не сомневаться, один в один все повторится. И съедите все, что нужно, и выпьете, когда припрет так, что выхода в принципе нет…

Щека Игоря Сергеевича непроизвольно дернулась, да и сам он внезапно резко помрачнел.