Павлик

– Вот, значит, там это все и случилось, – Павлик выговаривал слова очень медленно, почти по слогам. – Вначале – мужик этот ненормальный. Идет – я бы и не обратил внимания: мужик как мужик. Одет вроде бы вполне себе ничего… А он, когда два шага уже до меня осталось, навстречу мне кинулся, глаза – блюдца чайные! На губах – пена какая-то, – он поежился, – рубаху свою – белую, как сейчас помню – одним махом до пупа как рванет! И орет мне в лицо: «Броня дымит и плавится песок!» Я тогда чуть со страху и не обгадился, уж больно неожиданно… А этот оглашенный как давай опять орать! Да и не орать даже, а петь, скорее. Или выть, если уж так-то, начистоту. Вот он мне в лицо прямо то ли поет, то ли воет… Я слова, не поверите, наизусть до сих пор помню!

Павлик пожал плечами, как поежился, и помотал головой.

– Хоть и хорошая у меня память с рождения, но, один черт, дикость это. Один раз единственный услышал, а запомнил на всю оставшуюся жизнь:

«Броня дымит и плавится песок,

Прессуется он траками в стекло.

И силой пули, пущенной в висок,

Я прорываюсь, всем смертям назло.

А остальное – суета и тлен,

Не рвется лишь преемственности нить,

Я вновь горю на плато Агадем,

Пытаясь в жизни что-то изменить!»

Он прочитал эти строки с совершенно застывшим лицом, а после оба долгое время молчали. Павлик прикурил, затянулся, и с силой запрессовал окурок в пепельницу.

– Душа уже не принимает, – невесело усмехнулся он, – а руки все тянутся! Короче, я тогда спиной об столб фонарный шарахнулся – до искр из глаз! А этот тип на коленях елозит, и от контраста такого мне еще страшнее стало! Он, тип-то этот, как нормальный ведь выглядел, а тут с катушек в один момент слетел! Я от столба еле отлип, спина гудит, в глазах – искры, а этот черт ко мне на коленях ползет, глаза – в пол-лица, и тихонько так выть начинает: «Ты знаешь, как пахнет жареным мясом?!» Он вопрос-то вроде бы и безобидный задает, только я-то знаю: он мясо человеческое в виду имеет! Я столбом соляным застыл, а он меня за руку хватает, – лицо Павлика побелело и стало почти цвета скатерти, – и в лицо прямо тихонько так: «Спаси Сережку!»

Его начало ощутимо трясти. Некоторое время оба сидели молча. Игорь Сергеевич напряженно молчал, рассказчика поколачивало крупной дрожью. Спустя некоторое время он взял себя в руки, вытер вспотевший лоб и немного виновато улыбнулся:

– Я потом ничего толком и не помню… Только что вырвался от него да давай ломиться по Покровке, к прудам… Метров на триста отбежал – малость успокоился. Самому стыдно: ну мало ли психов в Москве? А там, на Покровке, магазин еще эзотерический один, так там этих странных – через одного, но в основном-то мирные они. Думаю: а этот, значит, совсем с катушек слетел, от эзотерики-то с кем не бывает? Отдышался, уже к бульвару подхожу, тут и началось! Как граната под ногами рванула, если ощущения свои передавать правильно! А может, и не как граната, – он устало пожал плечами. – Хрен его знает, как оно, гранатой-то… Факт, что поплыла у меня земля под ногами, я даже не помню, как на корточки присел. Ноги не держат, в ушах – звон стоит… А вокруг, – Павлик понизил голос и неуверенно посмотрел на собеседника. – Я сейчас вам расскажу, конечно, что случилось, но вы точняк подумаете: либо гонит, либо дурак полный, а нормальным прикидывается только для виду!

Игорь Сергеевич молчал. В глазах его застыло странное напряжение.