Павлик

– ЧСВ, Игорь Сергеевич, – это чувство собственной важности. Из книг дона Карлоса этот термин, если вам интересно. Учитель его дону Карлосу всю дорогу твердил, что это самый главный враг человеческий и есть, и выбивал дон Хуан из молодого падавана Кастанеды это ЧСВ при помощи всех подручных средств каждую свободную от остальных практик минуту. Но вас ведь реакция моя задела, так? Если что, я извинения могу принести, причем искренне абсолютно, – Павлик кивнул и для пущей убедительности приложил руки к груди. – Поверьте, обидеть я вас точно не хотел! Но чтобы окончательно иллюзии и домыслы ваши развеять, – он несколько секунд подбирал подходящие к случаю слова, потом решительно рубанул рукой, словно осекая последние свои сомнения. – Я вам так скажу: вы на четыре тысячи девятьсот семьдесят шесть процентов не правы! У меня задачи перед вами оправдаться нет, просто к сведению принять можете, а там уже – вам решать, как ко всему сказанному относиться. Если коротко и по сути, то я себя не только сверхчеловеком не считаю, а даже наоборот, скорее… – он требовательным взмахом руки остановил назревшую лавину встречных возражений. – Между прочим, я себе лучше кого бы то ни было цену знаю! И цена эта на сегодняшний день не очень высока в моих собственных глазах, чтобы там вам ни казалось и ни мерещилось. Если коротко, то я раздолбай порядочный, – Павлик еле заметно улыбнулся и слегка развел руками. – Что есть – то есть, и нечего вуалью с нашивками собачьи какашки накрывать, как один мой знакомый выражается. Ленивый, слабовольный и индульгирующий сукин сын – вот кто я есть на сегодняшний день. И из потенциала своего дай бог процентов десять реализовать способен, хотя и это вряд ли, – он поморщился и мотнул головой, словно отгоняя какие-то свои невеселые мысли. – Другой вопрос, что я все вещи их собственными именами называть привык, и от этой привычки отказываться впредь не намерен! – он, немного набычившись, смотрел на притихшего хозяина жизни, и тому показалось, что в глазах своего молодого спутника он снова видит уже знакомые ему язычки так внезапно вспыхивающего время от времени пламени. – Если я пидора перед собой вижу, то так и скажу: это, мол, пидор! Если вора вижу, который под видом гешефта нарядного полстраны обобрал, – я его не олигархом назову, а мразью вульгарной! Если скотину вижу перед собой, которой только пожрать послаще да присунуть кому поглубже, так и скажу: да вы, батенька, дескать, животное! Если я людя вижу перед собой, то с какого, скажите, перепуга я его человеком именовать должен? – Павлик завелся окончательно: по щекам пошли красные пятна, на лбу выступила испарина. – Другой вопрос, что я и с себя спросить способен, и себе цену истинную дать. Если я ленивый сукин сын, так что, я скрывать это буду? Да нет, конечно! Не хрена тут скрывать! Так и скажу: ленивая скотина Павлик, которой авансов, мол, раздали немеряно, а отрабатывать их он не спешит! Где тут ницшеанство, по-вашему? В каком месте я себя сверхчеловеком-то считаю?! Вот что вас задело-то, по большому счету, а, Игорь Сергеевич? То, что я себя человеком считаю, а других людьми называю? Так тут, извините, вопрос в других, а не во мне. Вокруг меня, например, и человеков полно, – он показал обескураженному аллигатору большой палец и для убедительности хлопнул себя по груди в области сердца. – И талантливее меня, и упорнее, и лучше во всех смыслах этого слова человеки вокруг меня имеются! Но я ведь ради сомнительного удовольствия угодить кому-то понятия менять не должен, нет? Людей с человеками равнять, чтоб не обидеть никого – мне так, что ли, поступать нужно?! Не готов! – он яростно тряхнул головой и набычился еще сильнее. – Не в ницшеанстве тут дело и не в сверхчеловеке каком-то! Вас моя привычка мир пополам делить заводит, вот что я вам скажу! Но я еще раз повторюсь: не максимализм это, а умение своими именами вещи называть, пусть и звучит это порой ни хрена неполиткорректно. А у нас из-за этой политкорректности мрази олигархами теперь называются, животные говорящие – человеками, пидоры под геев мимикрируют вовсю, разве не так я что-то говорю?

– Достаточно! – пришедший в себя Игорь Сергеевич остановил поток сознания своего молодого спутника и примирительно улыбнулся. – Достаточно, Павел! Нам, а точнее вам, еще рулить и рулить, – он окончательно восстановил утраченное равновесие и дружелюбно усмехнулся, – и энергия ваша нам на что-нибудь созидательное сгодится наверняка. И вы меня извините, – хозяин жизни виновато развел руками. – Сам не понял, что это на меня нашло! Кстати, – он лукаво подмигнул, – а при чем тут это ваше ЧСВ, про которое вы мне тут говорили? Что это за чувство собственной важности, и зачем ваш дон Хуан из гражданина Кастанеды его всю дорогу выбивал, если не секрет?

Павлик глубоко выдохнул и неожиданно широко улыбнулся. От его горячности не осталось и следа. Он снова был спокоен и расслаблен; наверное, внезапная вспышка позволила ему выпустить накопившееся напряжение, и он снова обрел свое привычное благодушное расположение духа.