Павлик

– Смех смехом, конечно, а когда вот такие товарищи тобой заинтересуются, тут совсем не до него станет, можете уж мне на слово поверить. Им же пофиг: то ли ты просто оттопыриться желаешь под веществами этими в рекреационных целях, так сказать, их применяя, то ли как инструмент для стяжания духа святого используешь. У них разговор короткий: выпишут изоляцию от субстанций сроком лет на несколько, а заодно уже и от социума отгородят, чтобы ты своими идеями прогрессивными умы неподготовленные не будоражил. Вот, наверное, лама буддистский отца Фармазона за засланца этих товарищей и принял. Не знаю уж, – он пожал плечами, – так это или нет, но против фактов не попрешь: получил отец Фармазон поворот от ворот дацана местного и впал по этому поводу в весьма жестокую депрессию. А у него из единомышленников теперь только Василий и остался. К своим идти поздно уже после былых-то выступлений с трюками акробатическими, чужие, как от вепря дикого, шарахаются, а Василий и поговорить готов, и поучаствовать в судьбине чужой. Ему, простым языком выражаясь, любой кипеш в радость, лишь бы не голодовка. Вот он и принял деятельное соучастие в судьбе отца Фармазона. Посоветовал в Тибет ехать, сразу к главным тантрикам напрямую. Эти, говорит, московские которые, они уже с гнильцой. С червоточиной то есть, с изъяном. И нет, говорит, может быть, у них уже ничего, кроме слов пустых. А в Тибете, там, дескать, настоящие! В горах-то, на нескольких тысячах, мантры читать без препаратов, сознание расширяющих якобы невозможно! Вот, говорит, туда тебе прямая дорога и есть! Но отец Фармазон, пусть в нем тяга к подвигам духовным и проснулась великая, остатки рассудка все-таки еще сохранил. В Тибет с бухты-барахты ехать для стяжания Царствия Небесного не готов оказался…

– И как же его судьба сложилась?

– Почему – сложилась? Она еще складывается только. И, насколько я судить могу, тяжело складывается, неоднозначно. Там, Игорь Сергеевич, такой букет дремучий обнаружился, в отце Иммануиле, в смысле, что и сам диву даюсь! Вначале его к кришнаитам занесло, к Васиным друзьям каким-то. Он с ними недели две, говорят, ходил. «Харе Рама» распевал да в ладоши хлопал. Причем, прямо в рясе своей ходил и с гирляндой той, из кактуса. Но потом облом вышел. Кришнаиты-то, как я понимаю, люди ко всему привычные, их уже ничем особо не удивишь, а вот народ при виде святого отца шарахаться начал. Те, видно, смекнули, что отец Фармазон им и без того сложный их имидж перегружает, и вежливо его попросили себя в соответствие с общей униформой привести. А тот – ни в какую! У него же после этого экспириенса такой гремучий коктейль в голове образовался, что даже Василий пугаться начал понемногу. То, что у него Кришна с Христом в голове мирно сосуществовать начали, не так уж и удивительно. В конце концов, оба святые люди. Но в остальном Василий и сам виноват: дал отцу Фармазону «Учение дона Хуана» почитать, тот и сгинул с концами, бедолага.

– А что за учение такое?

– Да я рассказывал уже, – Павлик искоса взглянул на своего забывчивого слушателя и покачал головой. – Книги это такие, про магов мексиканских. Антрополог американский написал – Карлос Кастанеда. Для любого джедая, себя уважающего, – Библия психоделическая. Так вот там и про растения разные подробно все изложено, и о прочих чудесах речь заходит. Отец Фармазон воспылал от этих книг совсем уж неземным огнем. Вдобавок ко всему компоту еще одна штука нарисовалась: он по молодости немного древней Японией интересовался: культурой, обычаями… Про самураев кое-что читал, а тут – прямая аналогия! Дон Хуан, про которого Кастанеда и пишет в своих книгах, частенько повторяет, что ключ ко всему – осознание смерти своей неминуемой. Почему – не спрашивайте, – Павлик отмахнулся от невысказанного вопроса. – Сейчас долго объяснять, придется все учение пересказывать. Но отец Фармазон фишку усек, а потом и про самураев вспомнил, и про увлечение свое. На итог он где-то «Хагакурэ» нарыл, – рассказчик восхищенно прицокнул языком. – Это кодекс чести самураев такой, и начинается он соответствующе: «Каждый день самурай должен помнить о своей смерти. Каждое утро он должен представлять, как он сегодня умрет». Ну и дальше в том же духе. Отец святой аналогии собственные быстренько провел между учением дона Хуана и кодексом японского воина. И ладно бы просто провел да успокоился! Но он же еще и человеком действия оказался! Такого от него, если честно, никто не ожидал! Не поверите: буквально спустя неделю он в школу фехтования на мечах японских записался, а еще через неделю на последние деньги катану себе купил. Меч то есть японский…

– Настоящую?

– Вполне, – уважительно подтвердил Павлик. – Я сам видел потом – вещь! Его уже два раза вязали…

– Кого?

– Отца Фармазона, конечно…

– Господи! А кто его вязал-то?

– Как кто? Кто у нас всех вяжет? – Павлик пожал плечами. – Милиция, кто ж еще…

– А за что?