Павлик

– Дальше, Игорь Сергеевич, утро наступило, – Павлик поднял на Игоря Сергеевича абсолютно спокойный, но очень усталый взгляд. – Хотите – верьте, хотите – нет. Только ничего я больше и не помню, как отключило меня, когда я по этим кинофильмам скользить куда-то вглубь начал. Анатолий одно сказал: «Просто выключился ты». А времени прошло с начала церемонии четыре часа, по словам Анатолия. У него-то тоже, как оказалось, грандиозная церемония была. Но там что-то свое такое, мне и спрашивать-то неудобно было. А шаман этот – дон Крескеньсио – как морской бриз, свежий! Возле костра сидит, чай пьет. Меня увидел – заулыбался. Вчера еще, как скала, неприступный был, а сегодня лыбится сидит, подмигивает! Дядька-то оказался веселый и живой себе вполне. Рукой похлопал рядом, чашку с чаем протянул. Так и сидели молча. Он Анатолию только что-то сказал, на меня поглядев, а тот как-то странно смотреть после этого на меня начал, – Павлик помотал головой и улыбнулся. – Но мне тогда все это, если честно, до фонаря было! Я словно пустой весь был, будто бы и не я это вовсе, а пространство пустое. Ни мыслей, ни желаний – вообще ничего! Одна красота вокруг, – он задумчиво покачал головой. – Краски такие, как будто прозрел я, звуки разные… Как на поле том, на котором Игорь Смирнов навсегда остался. Как там, перед лицом смерти, расцвело все и заиграло, так и тут. Только тут – перед лицом жизни – сказать правильно будет. Так и сидели с час, наверное. Чай пили, молчали. Потом шаман Анатолию кивнул – собираться, мол, пора. Собрались, вещи сложили, а шаман перед отъездом мне через Анатолия и говорит: поблагодари место, дескать, мил человек! Я не понял, конечно, сначала, как благодарить-то нужно место, а потом и сам сообразил: отошел в сторонку, сел, помолчал, ну и от всей души благодарность всему и высказал, – Павлик хмыкнул. – И месту, и обитателям его, и Духу, конечно, главное! Вам вот рассказывал, как молиться пробовал и воротило меня от этого, а тут – как будто всю жизнь только этим и занимался. Спасибо, говорю, папа, тебе за все! И – не поверите – словно волна по мне прокатилась! Как будто кто-то обнял меня да по голове ласково так гладит, – он смущенно тряхнул головой. – Смейтесь, не смейтесь, а все как на духу выкладываю вам. И знаете, что я тогда понял? Я ведь, как сирота ебанутый, до момента этого жил! Почему, вы спросите? А просто все очень – я же не знал, кто я такой! Я же себя мяса кусом считал вот этим, – Павлик похлопал себя по груди и горестно скривил губы. – По-другому и не скажешь ведь: сирота полоумный, дурачок деревенский… А тогда – как родителей враз нашел, двоих в одном лице! И папа, и мама – все он! Благодарю, а у меня слезы из глаз текут… И на душе – как праздник светлый! Опять не передать мне словами-то всего. Пошел и к дону Крескеньсио – так мне его не отблагодарить, а обнять хочется! Так не поверите: посмотрел он на меня – и сам обнял! Обнял, по спине похлопал, говорить что-то стал. Анатолий мне переводит: запомни, мол, парень, эту ночь навсегда! И добавил: молодец, дескать, ты. Настоящий джедай, как отец Олексий со Змеюгой бы сказали. Сели в машину только, а меня вырубило опять. Всю дорогу до дома: все пробки и километры эти – проспал! Ну а у дома разбудили меня Анатолий с шаманом, обнялись еще раз с ними напоследок, и один я остался. Стою возле подъезда, на двор свой привычный смотрю – и у меня чувство такое, что я один и есть! И был я всегда один, и буду один! – губы Павлика снова задрожали, а глаза подозрительно заблестели. – Я потом не раз слышал: вечное космическое одиночество! Кто не испытывал того чувства, так за абстракцию это считать будет да красивыми словами просто. А кто был в этой шкуре, знает, что так оно все и есть! И не успел я еще толком впасть в депресняк, что уже накатывался на меня, – звонок! Анатолий. Вызов принял, а он мне: дон Крескеньсио, мол, тебе привет передает и еще добавить хочет… Ты, парень, конечно, один только и есть, но это только одна сторона медали. А вторая ее сторона в том, что все остальные тоже, мол, есть! Помни, говорит, об этом, и не грусти! Еще раз удачи пожелал и трубку бросил. А я как глянул, – Павлик широко улыбнулся, – и точно! Вроде как один я только и есть на свете, а с другой стороны – вот же они все! С улыбкой этой домой и пошел. А там как подкошенный опять рухнул. Спал будто в перине мягкой и комфортной – ни снов, ничего! Встал утром – как заново родился. И ночь прошлая – воспоминание уже. Только такое воспоминание, что его забыть в принципе невозможно. Да, пеплом все подернется, заботы разные набегут, повседневность эта наша, но забыть нереально все это! Вот, Игорь Сергеевич, история моя и закончилась, – Павлик широко улыбнулся и подмигнул притихшему собеседнику. – Не разочаровал я вас? Ужин отработал?